Немного солнца в холодной воде - Саган Франсуаза

– У Гарнье серьезные неприятности. Он теперь на учете в полиции из-за какого-то мальчишки.

– Но при чем здесь это?-воскликнул Жиль. Он был возмущен, взбешен. Жан бросил на него успокаивающий взгляд. Но Жиль уже не мог остановиться.

– Значит, если я правильно понимаю, это место я получил благодаря моей добродетели?

Фермон пристально, ледяным взглядом посмотрел на него.

– Дело не в вашей добродетели, а в моей. Я не желаю держать на столь ответственном посту человека, которого могут шантажировать. Приступите к работе в сентябре.

В кабинете Жана Жиль дал выход своей ярости. Он метался взад и вперед под невозмутимым взглядом Жана, размахивал руками.

– Не могу я принять это место, получается как бы воровство. Что означает вся эта история? Подумаешь, какие пуритане! Да кто в наше время вздумает шантажировать кого бы то ни было из-за тех или иных его склонностей? Не могу согласиться… А ты, ты-то что думаешь об этом? Мог бы мне сказать! Я ведь совсем забыл о Гарнье.

– Забыл о Гарнье, и об Элоизе, и обо мне, – миролюбиво сказал Жан. – Впрочем, не волнуйся: если ты откажешься, они найдут другого. Твоего приятеля Тома, например.

– А мне наплевать, пускай берут Тома или кого угодно. Понимаешь, не могу я поступить так с Гарнье. Мне Гарнье очень симпатичен. И он знает дело ничуть не хуже меня.

Он курил сигарету за сигаретой, расхаживая по комнате. На-конец Жан.остановил его:

– Сядь-ка. А то у меня уже голова кружится. Я говорил с Гарнье. Он считает, что ты – самая подходящая кандидатура. На свой счет он не строит никаких иллюзий. Повидайся с ним.

– Как все просто! – проворчал Жиль. –Предельно просто. Он устало опустился в кресло.

Жан улыбнулся:

– Ты обиделся, что тебя взяли не только за твои выдающиеся способности?

– Ничего ты не понимаешь, – сказал Жиль. – Тут явная несправедливость, и я не желаю этим пользоваться.

Но в то же время он действительно чувствовал какую-то обиду. Обиду и отвращение. Ему хотелось послать к чертям Париж со всеми его интригами, его порядками, его лицемерием. Хотелось вернуться в деревню, в гостиные Лиможа, тихие, отжившие свой век, голубые, как глаза его зятя. Надо позвонить Натали и спросить у нее совета. Она скажет. В ней есть какая-то неподкупность и природная чистота. А ему именно это сейчас и нужно.

– Сейчас позвоню, – машинально пробормотал он.

– Кому?

Этот прямой вопрос удивил его. Обычно Жан был сама деликатность.

– Почему ты меня об этом спрашиваешь?

– Просто интересно. Уезжая из Парижа, ты был похож на каторжника, влачащего за собой чугунное ядро существования, а вернувшись, ты прямо в облаках паришь. Любопытно, благодаря кому.

– Но ты ошибаешься! – воскликнул Жиль в полном ужасе. –Я вовсе не влюблен в нее, – наивно продолжал он, –я едва с ней знаком, она очаровательная женщина – вот и все!

Жан засмеялся:

– Вот и все! Однако, когда я предлагаю тебе должность, к которой ты всю жизнь стремился, ты выезжаешь только на следующий день. Встреча с Элоизой тебя раздражает. Ты торопишься позвонить этой женщине сразу же после приезда. И при первом же затруднении тебе необходимо спросить у нее совета. Вот вроде бы и все. Не смотри на меня, будто на мне дурацкий колпак, у тебя самого такой глупый вид, что даже страшно.

– Ну это уж слишком, – сказал Жиль. Он даже стал заикаться от ярости, от желания уверить Жана и самого себя в своей правоте.-Я же тебе говорю, она мне очень нравится – и только. Ты что, теперь разбираешься в моих чувствах лучше меня?

– Не только теперь, – ответил Жан, – а вот уже пятнадцать лет. Пойдем куда-нибудь посидим, и ты мне расскажешь о ней хоть немного.

Они зашли в «Шлюп», сели на террасе. Стояла чудесная, мягкая погода, солнце ласково грело их лица, и Жиль начал, по настоянию Жана, скупой, немногословный рассказ о своем провинциальном романе. К собственному удивлению ему не удавалось внести в свою исповедь ту нотку цинизма или иронии, которая могла бы убедить Жана в его искренности – вернее, в неискренности. Но он упорствовал. Жан с сонным видом посасывал трубку.

– Если все так просто, – сказал он, – почему же ты туда возвращаешься? Поезжай с Элоизой на юг, как обычно.

– Да не в том дело, куда ехать! – воскликнул Жиль, окончательно выходя из себя. – Эта женщина как-никак меня интересует! Психологически…

– Вот уже сорок пять минут ты мне о ней рассказываешь, – заметил Жан. – Ровно сорок пять минут по часам. И даже к пиву не притронулся, невзирая на жару и пыл твоих излияний. Бедная Элоиза. И бедный Франсуа. Да-да, муж. Видишь, я знаю теперь даже его имя.