Есть, молиться, любить - Гилберт Элизабет

КНИГА ВТОРАЯ

Индия,

или

«Карашо пожаловать!»,

или

36 историй о поиске веры

B детстве у нас были цыплята. Их всегда было не меньше десятка, и, когда один умирал — их и ястреба таскали, и лисицы, не говоря уж о загадочных цыплячьих болезнях, — папа тут же заменял его на нового. Ехал на соседнюю птицеферму и возвращался с новым цыпленком в мешке. Но дело в том, что подсаживать нового цыпленка к старым нужно очень осторожно. Нельзя просто поместить его к «старичкам» — они воспримут это как вторжение на их территорию. А сделать нужно вот что: ночью, пока остальные спят, тихонько подсадить новую птицу в курятник Посадить ее на жердочку рядом со стаей и на цыпочках выйти. Утром, когда цыплята проснутся, они не заметят новенького, потому что будут думать: «Мы не видели, как он пришел, значит, он был здесь все время». Но самый прикол, что и новенький, проснувшись в новой стае, не понимает, что его только принесли, и думает: «Наверное, это и есть мой курятник».

Такое же чувство возникает у меня по приезде в Индию.

Мы садимся в Мумбаи в половине второго ночи. Тридцатого декабря. Высмотрев свой багаж, я сажусь в такси, где мне предстоит ехать несколько часов — ашрам находится в глухой деревне. Рассекая дорогу по ночной Индии, я дремлю, иногда просыпаюсь и смотрю в окно — странные призрачные фигуры худых женщин в сари бредут вдоль дороги со связками хвороста на голове. В такой час? Нас обгоняют автобусы с темными фарами, а мы обгоняем тележки, запряженные волами. Гибкие корни баньяна расползаются по дорожным канавам.

В половине четвертого мы подъезжаем к воротам ашрама и останавливаемся прямо у храма. Пока я вылезаю из такси, из потемок появляется молодой человек в западной одежде и шерстяной шапочке. Мы знакомимся: это Артуро, мексиканский журналист; ему двадцать четыре, и он — последователь моей гуру, его послали меня встретить. Пока мы шепотом обмениваемся приветствиями, я вдруг слышу знакомые первые такты моего любимого санкритского гимна, доносящиеся из глубин храма. Это арати, первое утреннее богослужение, которое проводится ежедневно в половине четвертого, с пробуждением ашрама. Я указываю на храм и спрашиваю у Артуро разрешения присоединиться, и он жестом говорит «пожалуйста». И вот я расплачиваюсь с таксистом, ставлю рюкзак за дерево, снимаю ботинки, опускаюсь на колени и касаюсь лбом ступени храма, после чего проскальзываю внутрь и сажусь рядом с небольшой группкой женщин, в основном индианок, поющих прекрасный гимн.

Я зову этот гимн санскритской «Милостью Господней»:[24] он полон стремления служить Господу. Это единственное религиозное песнопение, которое я выучила наизусть, — не столько потому, что надо, сколько потому, что нравится. Я начинаю петь знакомые слова на санскрите, от простого вступления, повествующего о священном йогическом учении, к восходящим нотам воспевания («Я поклоняюсь истокам Вселенной… Я поклоняюсь тому, чьи глаза — солнце, луна и огонь… Ты — все для меня, о Бог богов…»). А в последних строках кристаллизуется сама суть веры («Это совершенно, то совершенно; если Ты отнимешь совершенное от совершенного, совершенное останется»).

Женщины замолкают. Молча кланяются, выходят через боковую дверь, шагают через темный дворик и входят в другой храм, поменьше, где почти темно, горит лишь одна масляная лампа и пахнет благовониями. Я иду следом. В храме множество послушников как индийской, так и европейской наружности, и все сидят, завернувшись в шали, чтобы защититься от предрассветного холода. Они медитируют, усевшись в ряд, как цыплята на жердочке, и я тихонько сажусь рядом — новый цыпленок в курятнике, не замеченный никем. Я усаживаюсь, скрестив ноги, опускаю руки на колени и закрываю глаза.

Я не медитировала четыре месяца. Мало того, все это время у меня даже в мыслях не было медитировать. И вот я сижу. Дыхание успокаивается. Произношу про себя мантру, в первый раз медленно и четко, слог за слогом:

Ом.

На.

Мах.

Ши.

Ва.

Йя.

Ом намах шивайя.

Я кланяюсь божественной сущности, заключенной внутри меня.

Потом снова повторяю мантру. И еще раз. И еще. Я даже не медитирую, а осторожно смахиваю пыль со своей мантры, как с бабушкиного фарфора, долго пролежавшего в коробке без дела. То ли я засыпаю, то ли впадаю в зачарованное забытье, но счет времени теряется. И когда тем утром в Индии наконец встает солнце, все открывают глаза и оглядываются по сторонам, мне кажется, что Италия уже за тридевять земель — а я в своем курятнике, где и была все время.

Зачем мы занимаемся йогой?

Как-то раз в Нью-Йорке учитель задал нам этот вопрос во время особенно сложного занятия. Мы стояли, скрутившись в изнурительной позе «треугольника», а учитель нарочно заставлял держать асану дольше, чем нам того хотелось.

— Зачем мы занимаемся йогой? — повторил он. — Для того чтобы стать гибче, чем человек на соседнем коврике? Или на то есть более возвышенная причина?

«Йога» на санскрите означает «единство». Это слово происходит от корня «йюдж» — «сливаться, соединяться», — то есть посвящать себя какой-либо задаче полностью, соблюдая абсолютную дисциплину. А задача йоги — обрести единство: тела и сознания, личности и божественного, мыслей и источника их возникновения, учителя и ученика, и даже нас и наших менее гибких соседей по залу. На Западе йога известна в основном благодаря физическим упражнениям, в которых тело скручивается в крендель, но это лишь хатха-йога — одна из ветвей йогической философии. На самом же деле древние йоги разработали асаны вовсе не для того, чтобы держать тело в форме, а чтобы освободить мышцы и разум и подготовиться к медитации. Очень трудно сидеть неподвижно несколько часов подряд, если у тебя, скажем, болит нога. Это отвлекает от размышлений о внутренней сущности, ведь в мыслях постоянно крутится: «Черт, как же болит нога!»

Йога — это и поиски Бога посредством медитации, обета молчания, религиозного служения или мантр, то есть повторения священных слов на санскрите. Хотя некоторые из этих практик весьма напоминают индуистские ритуалы (и произошли от них), йога и индуизм — это не одно и то же, и не все индуисты обязательно являются йогами. Настоящая йога не соперничает с другими религиями и не является препятствием к их исповеданию. Путь йоги — дисциплинированная практика священного единения — может помочь вам приблизиться к Кришне, Иисусу, Мохаммеду, Будде или Иегове. За время пребывания в ашраме я видела послушников, причислявших себя к христианам, иудаистам, буддистам, индуистам и даже мусульманам. Были и те, кто вовсе не желал говорить о своей религиозной принадлежности, и в нашем полном предубеждений мире их можно понять.

Путь йоги состоит в том, чтобы освободиться от внутренних качеств, мешающих человеческому существованию. В сильно упрощенном виде их можно охарактеризовать одной фразой: это саморазрушительная неспособность быть довольным жизнью. Веками различные философские течения пытались по-разному обосновать этот, судя по всему, врожденный человеческий недостаток Даосы считали, что всему виной дисбаланс, буддисты винили невежество, в исламе причина несчастий — непокорность человека Богу, а в иудаизме и христианстве все человеческие страдания традиционно сваливают на первородный грех. Фрейдисты полагают, что неудовлетворенность неизбежно проистекает из конфликта между природными стремлениями человека и ограничениями цивилизации. (Дебора, та самая подруга-психолог, говорит, что сексуальное желание — дефект человеческой конструкции.) Но в йоге считается, что причиной человеческих невзгод является всего лишь ошибочное понимание того, кто мы такие. Мы страдаем, так как считаем себя отдельной личностью, которая смертна и живет наедине со своими страхами и обидами. Мы ошибочно полагаем, что наше ограниченное маленькое эго и есть вся наша сущность. Мы не осознаем нашу более глубокую, божественную природу. И не понимаем, что где-то внутри каждого из нас живет высшее Я, вечно пребывающее в покое. Эта высшая сущность и есть наша истинная природа, универсальная и божественная. И пока мы не осознаем эту истину, будем пребывать в отчаянии — так говорит йога. Эта идея очень хорошо описана греческим стоиком Эпиктетом в одной лишь презрительной строке: «В тебе Бог, жалкий человечишка, а ты этого не знаешь».

Йога — это попытка прочувствовать свою божественную сущность и задержаться в этом состоянии по возможности навсегда. Суть йоги — в самодисциплине и твердом стремлении отвлечься от бесконечных размышлений о прошлом и непрерывного беспокойства о будущем, вместо этого направив внимание на поиски ощущения присутствия. Достигнув этого ощущения, можно взирать на себя и окружающих незамутненным взглядом. Лишь когда человек смотрит на мир, достигнув спокойствия ума, ему открывается истинная природа Вселенной и самого себя. Настоящие йоги, обретя полное равновесие, видят мир как равноценное проявление созидательной божественной энергии. Мужчины, женщины, дети, репки, клопы, кораллы — во всем скрыта божественная сущность. Но йоги верят, что именно жизнь в человеческом обличье дает нам особенную возможность, так как, только пребывая в теле и сознании человека, можно почувствовать свое божественное Я. Репке, клопу и кораллу никогда не выпадет шанс узнать о том, кто же они на самом деле. А у нас такой шанс есть.