В туманном зеркале - Саган Франсуаза

– Франсуа… – окликнула она его шепотом.

Эмоциональная память вмиг очнулась в нем, расшевелив груду книг, старых фильмов, воскресив череду эпизодов, образов, лиц. «Франсуа», – жалко шептала брошенная женщина вслед уходящему мужчине. Ох уж эти фильмы, один печальнее другого. Марта из «Беса в крови» тоже звала: «Франсуа… Франсуа…», умирая одна в своей комнате. В Пуасси, в больнице, мать позвала его в последний раз: «Франсуа!» В нем до сих пор были живы все невысохшие, непролитые слезы, которые сделали из него неприкаянного, а порой и жестокого паяца. Но, пожалуй, ему все-таки не стоит рыдать на груди у престарелой примадонны, которая подыскивает себе под старость костыль. «Стоп! Стоп! Стоп! – приказал он себе. – Что за гадость ты вздумал разыгрывать!» Обеими руками он ласково приподнял голову Муны, поцеловал в губы и губами высушил на щеках слезы, бормоча что-то бессмысленное, утешительное. Как он мог позабыть, сколько они выпили проклятых коктейлей. Очередной графин был снова пуст. И вот они оба готовы были плакать, как дети… Грустные дети. А детям и вовсе не положено грустить.

– Что случилось? – спросил он. – Ты поскользнулась?

– У меня иногда бывают перебои с сердцем, сердечные спазмы-систолы. Они у всех бывают, только я знаю название – систола. Сердце останавливается или кажется, что останавливается. Но всякий раз веришь, что…

Она улыбнулась, склонила голову. И Франсуа вдруг понял две очень важные вещи: во-первых, что внезапная и загадочная смерть Муны Фогель в объятиях незнакомца моложе ее, ее любовника (или смерть этого любовника), – единственный реальный конец их любви. И во-вторых, что это и впрямь любовь. Теперь он смотрел на Муну с растроганным удивлением, «удивлением пассажира, который не сразу понял, в какой класс на пароходе он попал», – подумал Франсуа и не мог удержаться от невольной улыбки. Муна тоже улыбнулась и погладила его по щеке с обычной своей ласковостью.

– Ты такой бледный, – сказала она. – Ты меня испугал, побледнел, как мертвец…

И Муна, Муна тоже смотрела на него с беспокойством. Может, она тоже опасалась за его жизнь? Почему бы и нет? Ведь самые обыденные, распространенные и самые жестокие драмы обычно упускают из вида. Любовников разлучает не смерть их любви, а автомобильная катастрофа, сердечный припадок, болезнь – миг, песчинка, которой довольно, чтобы превратить тебя в мраморное надгробие. По современной статистике, у него есть шанс распроститься со всем первым, первым из них троих. И он хотел, чтобы так оно и было. Хотя… может быть?.. Нет, потерять сейчас Муну ему совсем, совсем не хотелось. А жить без Сибиллы? Такого он вообще представить себе не мог. Ни за что! Никогда! Да, конечно, в детстве, например, он представить себе не мог, что сможет жить без матери. Но вот ее все-таки нет… Когда она умерла, ему хотелось покончить с собой. Но для того чтобы убить себя, мало стремиться к смерти, нужно еще и расхотеть жить, каждой жилкой устать от жизни и больше ничего уже у нее не просить, а это куда труднее.

– Скажи, – начал он, – а можно нам выпить еще что-нибудь? Похоже, что наш последний графин развеялся, будто сон… Хотя мне кажется, что сердечный спазм у тебя тоже от коктейля.

Муна Фогель испуганно посмотрела на него.

– Ты тоже так считаешь? Мой муж говорил, да, говорил, что я… я слишком много пью. Но ты знаешь, Германия… нет, не Германия, а Дортмунд… до того тоскливое место! А какой коктейль ты предпочитаешь? Позвать Курта, да?

Голос Муны, когда она звала Курта, звучал просто чарующе, особенно если довелось услышать и тот лай, который был способен издавать Курт. Впоследствии Франсуа опасался, как бы Курт мимоходом еще и не укусил его.

– Да, пусть Курт угостит нас тем, что сочтет полезным, – сказал он. – А ты завтракала? Хочешь, пообедаем вместе? Я повезу тебя в самый роскошный ресторан Парижа, хочешь?

Муна смотрела на него счастливыми глазами, она была счастлива, что он отделался шуткой от признания, которое мог бы принять всерьез и которое могло так ему не понравиться. Она еще не знала, на что был способен по своему обывательскому цинизму этот славный Франсуа Россе, да, славный, серьезный, интеллектуальный, демократичный Франсуа Россе…

А Курт был настоящим убийцей! Его коктейли лишали аппетита, зато множили сердечные спазмы, как господь бог хлеба! Муне следовало опасаться преданных мужчин, какое бы место в ее жизни они ни занимали: опасны все. Что она знает о Курте, кроме того, что до нее он был предан ее мужу и, действительно, до конца… До его конца, ее мужа… «Ну, разумеется, – сказал Франсуа, – странно было бы, если б он исчез до того, как нотариус огласил завещание». Что? Что? Он ужасный человек? Он, Франсуа? Да нет, ужасные люди – это она со своим мужем! Ну, например, как Муна может верить, что Курт отдал свое сердце очень симпатичному (развешенные там и сям по квартире фотографии тому свидетельство), так вот, что Курт посвятил всю свою жизнь очень симпатичному супругу Муны ради сомнительного удовольствия перестирывать его носки?! Да быть такого не может! Нет, нет и еще раз нет! Если человеку и нужны сомнительные удовольствия, множество сомнительных удовольствий, неистовых, сумасшедших, – и он просветит на этот счет в ближайшем будущем, – то они не имеют ничего общего со стиркой носков!