Мишахерезада - Веллер Михаил

Это вполне отражалось в официальном представлении о культурах. Представление вбивалось с первого класса. Русская культура равновесна зарубежным совокупно. Одно — наше, другое — все не наше. Музыка русская и западная, живопись русская и западная, литература и подавно. Их литература была более такой блестящей, возможно, изящной, но наша — более глубокой, духовной и гуманной.

Национальность Ромео и Джульетты, Тристана и Изольды, Робин Гуда и д’Артаньяна тщательно обходилась стороной. Русские герои были русскими, а нерусский национальности не имел.

Послевоенная кампания по борьбе с космополитизмом и низкопоклонством перед Западом окончательно не прошла никогда. «Норд» так и остался «Севером»: и папиросы, и кафе. Отрицательных героев в книгах звали Эдуардами и Элеонорами. Советский Союз был родиной африканского слона.

Много лет спустя я задумался, почему Ломоносов боролся с немецким засильем в Российской Академии наук. Потому что кроме немцев там никого не было. И сам Ломоносов в Германии выучился. И вся Академия была организована Петром I методом импорта немцев, своей науки до него в России вообще не существовало.

И любимым анекдотом был о заседании по проблеме приоритета в науке на международном симпозиуме.

Выступает англичанин: об изобретении паровоза Стефенсоном.

Представитель Советского Союза заявляет протест:

— Как известно, паровоз изобрели русские изобретатели братья Черепановы.

Выступает итальянец: об изобретении радио Маркони.

Русский заявляет протест:

— Как известно, радио изобрел русский инженер Попов.

Выступает американец: изобретение самолета братьями Райт.

Русский заявляет протест:

— Первый самолет построил русский офицер Можайский.

Выступает немец: изобретатель печатного станка Иоганн Гутенберг.

Русский протестует:

— Книгопечатание ввел русский первопечатник Иван Федоров.

Выступает австриец:

— Надеюсь, представитель СССР не будет возражать, что рентгеновские лучи открыл все же австриец Рентген?

Француз язвительно вставляет:

— Согласен ли месье, что это французы изобрели французскую любовь?

— А-а-тнюдь! — встает русский представитель. — Еще в русской рукописи XVI века зафиксированы слова Ивана Грозного: «Хуй вам в рот, бояре, я вас насквозь вижу!»

Брак с иностранцем граничил с изменой Родине. Бюрократические препятствия чинились годами.

За шейный платок я попал когда-то в милицию в Анапе: «Не наш человек».

Иван-дурак остался героем советских «интернациональных» анекдотов. Американец-немец-француз были умнее, тщательнее и проигрывали. Русский был простоват, хитроват, разгальдяист, обаятельно циничен и всех побеждал.

Рейган посещает советский завод. Брежнев гордо сопровождает. Все блестит, крутится, шумит, едет, работяги в чистых комбинезонах, директор дает пояснения. И вдруг в соседнем цехе — пьют в углу! Забивают домино! Станки шумят вхолостую. Брежнев чернеет лицом. Рейган утешительно хлопает его по плечу: «Ничего, Леня. У нас господствующий класс тоже паразитирует».

Гениальная мухинская скульптура «Рабочий и колхозница» — символ эпохальной идеологии. Труд, мощь, молодость и красота, напор и полет, народ и перспектива. Наш паровоз, вперед лети. Пролетарий и был тем паровозом, который летел. И торил путь, и тащил за собой остальных.

Как в семнадцатом году пролетарию сказали, что он главный, так эта вредоносная марксистская мысль у него в мозгу и паразитировала. И ведь интеллигенты сказали! Недоучившиеся адвокаты, семинаристы и журналисты, товарищи мелкие дворяне и купеческие дети.

Интеллигенции внушили, что она социально неполноценна. Частично ликвидировали. Крестьянину сказали, что он рабочему помощник и друг, меньшой брат то бишь. Купцов извели под корень, священников уконтропупили по самое не могу.

И что же люди? И в результате люди поверили. В конце концов. Человек — животное социальное. Высокоразвит. Дрессируется лучше собаки. Всему поверить может!

Черт возьми. Советский рабочий класс и был аналогом «среднего класса». Партфункционеры — правящий слой. Звезды искусства и спорта — элита. Профессура — верхний класс, и по престижу, и по деньгам. А вот дальше забавно:

Интеллигенция, т. е. товарищи инженера, учителя и врачи, получали поменьше нормальных работяг. Образование, конечно, уважалось. Квалификация, конечно. Возможности роста в директора заводов и школ, в главврачи. Но вообще — в официальной табели о рангах стояли ступенью ниже!

Именно рабочим — в первую очередь: давали квартиры; ставили в очередь на машины; включали в загранпоездки тургрупп; и — принимали в Партию!

Рабочим льстили: власть, газеты, искусство, лекторы. Они были носители подлинной мудрости, духовности, морали и патриотизма. Они были самые смекалистые! И стойкие. Принципиальные. У них была рабочая гордость. Это была гордость высшего сорта: гордость хозяина страны своей хорошей работой.

Что такое счастье труда? Это чувство, которое испытывает поэт, глядя, как рабочие строят плотину. Но цинизм пришел позднее.

Я долго комплексовал, что мои родители не рабочие. Нет, офицеры они конечно защитники, хотя детскому сознанию солдаты представлялись главнее. Это они на плакатах, они победили немцев, они водрузили знамя на Рейхстаге. Это они, бывшие солдаты, рассказывали детям и внукам в журналах «Мурзилка» и «Пионер», как побеждали. То есть складывалось впечатление, что офицеры только командовали, это не так геройски и почетно.

Врачи, конечно, тоже нужны, но куда врачу до рабочего! Смотри кино: рабочий рвется совершать трудовой подвиг, а бескрылый врач его не пускает… недоделок. Но гордый и патриотичный рабочий (летчик, изобретатель, директор стройки) отталкивает врача и идет жертвовать здоровьем ради страны. И, кстати, оказывается жив чаще всего.

Сталевар! Токарь! Вот был образец человека. Даже выше летчика-испытателя и пограничника. Ну еще тракторист туда-сюда.

Как я ненавидел Гаврика из Катаевских «Белеет парус одинокий» с продолжениями! Гаврик был неказист внешне, малограмотен, сирота из бедной рабочей семьи, дедушку-рыбака забили в полиции. По тогдашней советской политкорректности — это был человек высшего сорта. Сметливый, храбрый, мужественный, благородный, всегда лидер. Интеллигент Петя, сын учителя и гимназист, образованный и миловидный, был у Гаврика на побегушках и сознавал превосходство друга во всем, начиная с физической силы и удали. В продолжениях Гаврик с рабочими спасали Петин сад от злой спекулянтки-торговки, потом Гаврик привлекал Петю к революционному движению, и именно ему, а не влюбленному Пете, отдавала любовь красавица Марина, хотя Петя был вроде и красивше, и эффектней, и умней, и вообще, — но была в Гаврике какая-то внутренняя хорошесть, убедительность и значительность! Его хотелось убить.

Позднее я понял, что интеллигент и боевой офицер Империалистической войны Катаев, хоть и хотел убедить себя, и вписаться в Советскую власть, и быть советским писателем, — но пролетариат ненавидел, с его возвеличиванием был не согласен, и франкенштейна Гаврика удушил бы собственными руками. Но сделал его партийным секретарем Одессы. Жлоб.

Нет, это интересно. В ПТУ учиться рабочим специальностям из школы уходили самые туповатые и хулиганистые. Пэтэушник — был ругательный синоним тупого, серого, недоразвито-агрессивного, носителя подростковой пролетарской субкультуры: идиотская утрированная мода, идиотские утрированные прически, упрощенные сексуальные отношения. Юные советские пролы. Они шли работать — и становились гегемонами. Во как.

Потом шли техникумы. Среднее специальное образование. Скажем, мастер по ремонту холодильников. Это не совсем пролетарий. Звучание не то. А уж торговый техникум — это вапще: на торгашей учат. Поступить в университет — это был верх! Ан сторублевый выпускник вуза — стоял ниже двухсотрублевого молодого рабочего.

Здесь просто и понятно все, но одно крайне примечательно. Огромное классовое самоуважение, развиваемое и подкрепляемое всеми средствами государственной идеологии. А уважая себя — человек уважает свои мнения, вкусы и познания. Пролетариат жутко уважал свои взгляды. И все искусство социалистического реализма на это было направлено.

И когда передовой рабочий декламировал с трибуны, что романов Пастернака и стихов Бродского он не читал, но имеет твердое мнение по их поводу — это не был только отрепетированный спектакль. Это было искренне!

Движемся мы с другом Шурой Поповым летом на попутках к Черному морю. И подвозит нас часа три новый «жигуль». И крепкий парень под сорок поучающим тоном излагает нам про жизнь. Переходит на международную политику. Открывает, как Сталин подарил Тито серебряного коня, а Тито не взял, с того они и поссорились, вот и до сих пор нет дружбы с Югославией. И в тоне его звучала готовность к агрессии. Он учил нас уму-разуму, он был хозяин жизни, с трехсотрублевой зарплатой, дачей и машиной. А мы — голодранцы.