Лондон, любовь моя - Муркок Майкл

— От чего, дорогая?

— От больницы.

— От чего здесь отгораживаться? Разумеется, миссис Краик куда интересней, чем сестра Коггс.

— Вы знаете сестру Коггс?

— Прежде она заведовала мужским отделением.

— Она довольно мила. Обычно врачи обращаются с нами в такой снисходительной манере, которая просто выбивает из колеи.

— Думаю, нас здесь для этого и собрали. — Джозеф Кисс надул щеки. — Я никогда не мог до конца понять, почему они так любят унижать нас. Чтобы это понять, надо, наверное, стать одним из них, приобщиться к власти. А вы хотите власти, Мэри?

— Только если она поможет отстоять мне мою личную свободу, мистер Кисс. Не уверена, что вполне вас понимаю. Что значит власть? Мне иногда кажется, что я могу читать чужие мысли. Но здесь многим так кажется.

— Очень многим. Но разве ваш дар — лишь заблуждение?

— Может, вы мне подскажете.

Он провел ладонью по стриженой траве.

— Ну а врачи на что? Может быть, проблема в языке? Они пытаются влиять на наше состояние, не понимая его сути. А вы понимаете, Мэри?

— Какой из меня аналитик? А вот вам, наверное, сподручнее.

Теплая земля, казалось, ходила волнами, но ей это нравилось. Она бы так говорила и говорила, лишь бы он оставался рядом. А потом ей вдруг стало ясно, что она ведет себя как малое дитя. Она холодно взглянула на него. На его лице было нежное, мечтательное выражение. Ее смущение уменьшилось, когда она поняла, что он просто обдумывал ее слова. Он слушал ее, и это само по себе было непривычным, почти пугающим.

— Не совсем. — Он перевернулся на живот. — Моя жена — она сейчас в Амстердаме — считала меня неспособным докопаться до корня проблемы. Она всерьез полагает, что я навязываю миру нечто вроде альтернативной реальности. Наверно, моя реальность оказалась сильнее ее реальности. Во всяком случае, она меня в этом обвиняла, помимо всех прочих преступлений.

— Так вы преступник? — К маргариткам подлетела пестрая бабочка.

— Думаю, она так считает. Не знаю.

— Она вас бросила? — спросила Мэри, будто ее это не касалось.

— Уехала вместе с детьми. К голландскому полицейскому.

— Какой ужас! — Мэри распахнула глаза.

— Так что я должен спросить себя: «А не была ли она права?»

— У вас сильный характер, и вы никогда не нападаете первым.

Он покачал головой:

— Не нападаю на вас, Мэри. Но и дружу далеко не со всеми.

— Так чем же вы занимаетесь?

Телевизионное шоу завораживало ее. Она молилась, чтобы по воскресеньям никто не мешал ей во время просмотра. Хотя кое-кто из врачей считал телевидение вредным для пациентов, медсестры сами любили посидеть перед мерцающим экраном. Ей нравилось цитировать фразы из этого шоу. Благодаря этому она чувствовала себя частью современного общества.

— Когда-то я зарабатывал на жизнь телепатическими сеансами. Пока это не стало слишком опасным. Потом выступал в больших и малых залах, на ярмарках, в цирках. Я артист с довольно широким амплуа. Жене не нравились мои постоянные гастроли, а также отсутствие «настоящего» успеха, и поэтому она хотела, чтобы я вернулся к своему первоначальному ремеслу, к телепатии, которая мне так удавалась. Но именно так я и попал в ряды душевнобольных, Мэри. Я бредил. У меня пена шла изо рта. Я никогда не был так плох, как тогда. Но теперь я с радостью беру для себя передышку, укрываясь в психушке. И при этом даже могу выбирать, в какой именно! — Он говорил легко, но без иронии. — У меня большой опыт. Мотаюсь по психбольницам с сорокового года. С самого начала войны. Так что, можно сказать, у нас есть кое-что общее. Я не сравниваю, конечно.

— Что ж, было очень приятно… — Мэри села и принялась отряхивать со спины травинки. Ее руки и ноги тоже были облеплены обрезками травы и благодаря этому не обгорели на солнце. — Ах, мистер Кисс. Раз уж я хочу остаться на хорошем счету у сестры Коггс…

— Вам придется держать себя в узде там, снаружи. — Он показал на стену, тяжело опершись на другую руку, чтобы не упасть. — Но здесь не усердствуйте. Впоследствии вы собираетесь практиковать?

— Я понимаю, что вы имеете в виду, — ответила она осторожно. — И мне кажется, что я уже практикую. А вы думаете, я не должна это делать?

— Да нет, я и в себе до конца не разобрался.

— Мы встретимся вечером… Нет? Мы встретимся завтра, на том же месте, в тот же час. Да?

Поднявшись с земли, он заслонил ее от солнца своим телом. Протянул ей большую чувственную руку, взглянул потемневшими глазами, чуть заметно улыбаясь.