Йод - Рубанов Андрей

Я никогда не смотрю картины подолгу, особенно гениальные, меня хватает на два часа, поживу рядом с четырьмя-пятью полотнами и убегаю с головной болью – слишком сильная энергетика, в этом смысле литература гораздо бережнее обращается с человеком: сильного пи13 сателя можно читать всю ночь, а от картин уходишь измученный, даже от самых любимых. Мне бы хотелось жить внутри «Сбора плодов», где-нибудь с краю, где собачка дремлет, рядом пристроиться и тоже задремать – но смотреть на такое более получаса невозможно. Про Ван Гога и говорить нечего: парень был столь яростен, что давил краски прямо из тюбика. «Красные виноградники в Арле», наверное, выжгут мне оба мозга (спинной и головной), если я проведу рядом с ними несколько часов подряд.

Однако в этот раз мне не дали двух часов удовольствия: едва я совпал с Полем, настроил зрение и задрожал от возбуждения – ибо его цвета похожи на мои, столь же инфантильно-яркие, – как послышалось синхронное чавканье многих юных ртов, и в зальчик просочилась группа классических «девок с жопами», тут же затеявших фотографирование посредством мобильных телефонов, причем увековечивались не картины, а подружки на фоне картин, и каждая девчонка непосредственно перед вылетанием птички ловко вынимала жвачку из зубов, а по окончании сессии засовывала обратно; ценитель инфантильно-яркого Поля Гогена расстроился, что ему помешали, и пошел прочь, а потом еще сильнее расстроился оттого, что поймал себя на рецидиве типично старческой ненависти к юному поколению. Подумаешь, жопы, жвачки, телефоны – они не виноваты, виноваты их учителя, а более учителей виноваты те, кто платит учителям слишком мало. Да и некоторые жопы, надо сказать, были вполне на уровне, круглые и восхитительно розовые, а обладательнице правильно колеблющейся молочно-розовой жопы можно многое простить.

Улица примирила меня с реальностью, и я, вынужденно переключившись с живописи на жопы, стал ловить взглядом женщин. Был седьмой час в начале – окончив труды, женщины во множестве заполнили тротуары и бульвары. Это были особенные женщины, и в них меня не так интересовали задницы и вообще фигуры, как лица, жесты, одежда и манеры; это были современницы отечественного капитализма. Именно они двигали его вперед.

Капитализм долго не протянет, это совершенно ясно.

Коммунизм, правда, тоже протянул меньше столетия. Слишком красивая была идея. Стали воплощать гениальную красоту – вышло нечто уродливое. Капитализм проще, яснее, он циничен и понятен, как кондом. Его правило простое: барахтайся – и выплывешь. Энергичные пируют, вялые доедают.

Русский капитализм дополнительно гадок мне тем, что тут ставка сделана не на рабов-мужчин, а на рабынь.

Женщины приветствовали русский капитализм, он дал им главное: модные шмотки. Капитализм завладел душами русских женщин и крепко их теперь держит. Зайдите в офис банка, издательства, рекламной фирмы – увидите рабынь всех видов и возрастов. Они красивы и доброжелательны. Их все устраивает. Вечером они соберутся компанией и пойдут пить коктейли в бар, где их обслужат женщины-официантки. Под коктейль листается цветной журнальчик со статьями о том, как правильно похудеть или забеременеть. Подходим к любому киоску, газетному лотку: на один мужской журнал приходится десять женских. Женщины прагматичны и потребляют блага гораздо охотнее мужчин.

Политику, магистральный курс любой корпорации определяют боссы-мужчины, но практически исполняют женщины. Нутро, мясо русского капитализма, материал, из которого он сделан, – это женский материал. 13

Русские женщины очень выносливы и вообще – крутые существа. Русская женщина – мировой бренд, тут вам и Валентина Терешкова, и Ирина Роднина, тогда как Запад подсовывает в качестве героини то светскую блядищу, то актрису, отягощенную пластмассовыми буферами, то минетчицу из Овального кабинета.

Ситуация с мужчинами хуже. Русский мужчина не котируется, он слишком ленив, много болтает и пьет. Наконец, он слишком охотно гибнет, а в глазах Запада героизм есть глупость и просчет менеджмента.

Я иду назад, поднимаюсь по бульвару вверх, миную кинотеатр «Художественный» – здесь народу гуще. В толпе хорошо, она возбуждает. Вроде бы все вместе, но каждый сам по себе. Людей много, но настоящее рафинированное одиночество возможно только в центре водоворота человеков. Один обдал запахом застарелого пота, другой – сверхмодным парфюмом, у третьего развязался шнурок, четвертый шумно грызет яблоко, и слюна капает на рубаху, пятый выбросил сигарету и едва не прожег мне штаны, а я в ответ едва не прожег его взглядом. Курильщик сделал извиняющийся торопливый жест, и по его лицу видно, что он отнюдь не хам и не дурак, просто не привык бросать окурки в урну (возможно, приезжий), и глаза у него печальные.