Дитя слова - Мердок Айрис

— Ну, хватит. Мне положительно не нравится словарь Фредди.

— Хилари такой воинственный петух.

— Кстати, о пролетариях, Хилари: я просил бы вас сказать Артуру Фишу, чтобы он не разрешал этим пьяницам приходить к нему на службу.

— Это не пьяницы, это наркоманы.

— Но вы согласны со мной, Хилари?

— Согласен.

— Я считаю — это недопустимо.

— Хилари, а Фредди говорил вам, какую пантомиму мы будем ставить?

— Нет. Я еще ничего ему не говорил. Это будет «Питер Пэн».^[8]

— Не может быть!

— Вам не правится «Питер Пэн», Хилари?

— Это моя любимая пьеса.

— Хилари считает, что Фредди испоганит ее.

— Можно не спрашивать, кто будет играть Хука и мистера Дарлинга.

— Режиссер всегда забирает себе главную роль.

— Фредди — актер manqué.^[9]

— Чрезвычайно двусмысленное произведение, — заметил Клиффорд Ларр. — Вы склоняетесь к фрейдистской интерпретации?

— Нет, скорее — к марксистской.

— Гм.

— Не надо быть таким негативистом, Хилари.

— А почему бы не интерпретировать ее в христианском духе: Питер — это младенец Христос?

— Хилари говорит, почему бы не интерпретировать пьесу в христианском духе?!

— Реджи Фарботтом будет играть Сми.

— Бр-р-р.

— Хилари завидует.

— Мне пора, — сказал Клиффорд Ларр. Он всегда уходил рано. Мы гурьбой двинулись наверх.

После того, как он ушел, мы сели в гостиной пить кофе и, естественно, принялись обсуждать его.

— Такой несчастный человек, — сказала Лора. — Мне так его жаль.

— Я ничего о нем не знаю, — сказал я, — и не знаю, почему вы считаете его несчастным. Вы оба вечно считаете людей несчастными, чтобы можно было их пожалеть. Я подозреваю, вы считаете его несчастным только потому, что он не женат. Вы, наверное, и меня считаете несчастным. Как только я уйду, вы скажете: «Бедный Хилари, мне так жаль его: он такой несчастный».

— Не надо, Хилари, нас кусать, — сказал Фредди. — Еще виски?

— Капелюшечку.

— Что-что?

— Капелюшечку.

— Ну, а я все-таки считаю, что он несчастный, — заметила Лора, наливая мне виски. — Он ведь интересный мужчина, но держится так сухо и церемонно и говорит только о фунте стерлингов. Ни о чем личном, никогда. Я думаю, у него есть тайное горе, которое он скрывает.

— Женщины всегда считают, что у мужчин есть тайное горе. Это помогает отбивать их у других женщин.

— А мужчины вроде вас, Хилари, считают, что женщины всегда оговаривают других женщин.

— Правильно, дорогая, не давай ему спуску.

— А потом он носит крест на шее.

— Клиффорд? В самом деле?

— Во всяком случае, что-то на цепочке, я думаю, крест — я видела летом, когда он ходил в нейлоновой рубашке.

— Ты ведь не рассердилась на меня, Лора, правда, не рассердилась?

— Конечно, нет, глупенький! Хилари разважничался, но поставить его на место ничего не стоит.

— Неужели Клиффорд верующий — быть не может!

— Не знаю, — сказал Фредди, — он такой замкнутый, так наглухо застегнут на все пуговицы — я думаю, настоящих друзей у него вообще нет. Так что он вполне может быть католиком. Я, конечно, не осмелюсь его спросить.

— Лора считает, что ему нужна женщина.

— Хилари опять начинает задираться!

— Я хочу играть Сми.

— Просто Хилари хочет сделать бяку Реджи.

— Вы это серьезно, Хилари? Если вы захотите, из вас вполне может выйти пират…

— Я это, конечно, несерьезно. Вы же знаете, как я отношусь к пантомимам, которые мы ставим.

— Хилари против живых картин.

— Слава Богу, да.

— Пойду поищу коньяк, — сказал Фредди. И вышел.

Я так и не понял, как надо толковать эти исчезновения Фредди но четвергам — была ли то просто случайность, или они сговаривались с Лорой, и он уходил, чтобы дать ей возможность порасспросить меня о более интимных вещах. Она, естественно, тут же принималась меня прощупывать и не теряла времени даром.

— Мне кажется, у вас какое-то тайное горе, Хилари.

— Не одно, а сотни две.

— Ну поделитесь со мною хотя бы одним.

— Я старею.

— Глупости. А как поживает Кристел?

— Хорошо.

— А как Томми?

— Хорошо.

— Хилари, до чего же вы любите молоть языком!

Расстался я с Импайеттами вовсе не для того, чтобы идти домой. Я не стал у них задерживаться, потому что до полуночи должен был попасть еще в одно место. Моим хозяевам я об этом, конечно, не сказал: они сочли бы мой поступок «дурным тоном». По четвергам я всегда являлся к Кристел (Кристел — это моя сестра), чтобы вытащить от нее Артура Фиша. Это «вытаскивание» стало уже традицией. Дело в том, что Кристел было иной раз трудно избавиться от Артура, поэтому мне следовало явиться и увести его. А быть может, я сам решил установить наблюдение — во французском и английском понимании этого слова — за отношениями моей сестры и данного молодого человека? Так или иначе, происхождение этой традиции кануло в Лету. Ведь Артур-то был не так уж молод, как, впрочем, и все мы.