Любовь и сон - Краули Джон

Где они набредали на эти истории, при том что вроде бы не читали почти ничего, кроме ярко раскрашенных комиксов, а еще надписей на конвертах пластинок? Пирс пожимал плечами. Не сидит ли пласт таких историй в глубине нашего общего сознания, что, если при геологических подвижках, наподобие нынешней, он может, прогнувшись, выглянуть наружу?

Или дело обстояло иначе, и периодическое возвращение героев (смотри-ка, вот и они, их истории рассказываются в тех же комиксах!) возвещает или даже вызывает те самые сдвиги, воплощением которых они кажутся?

Из века в век мы передаем друг другу истории, которые, по-видимому, не содержатся внутри нас; напротив, это мы содержимся, случаемся внутри них. Что, если (начал задумываться Пирс) это не примитивные догадки о том, как возник окружающий мир, не заслоны против тьмы и страха, не уроки жизни; что, если это истинные аллегории (хотя разгадка не всегда приходит нам на ум), которые указывают, из чего сделан мир, почему устройство его такое, а не другое, и возникают они оттого, что мы сотворены по тем же законам, что и Вселенная?

Сокровенные физические процессы, история биологической эволюции закодированы, должно быть, в усилиях его собственного работающего мозга, записаны там, где они могут быть прочитаны подобно книге. Крест, пылающий в мозгу святого, может представлять собой не более (и не менее) чем идею квадратного атома углерода, из каковых атомов и построен мозг.

Затем Пирс начал собирать эти повестушки, ища доказательств своим догадкам и не смущаясь тем, что и сам не знал, какие законы управляют Вселенной и из чего она состоит. Пока крестовый поход детей обтекал его, устремляясь в будущее, Пирс обратился назад, к исторической науке, которую вроде бы уже изучил в Ноуте; под покровом обычной глины и камней, преподанных ему в колледже под названием Истории и Исследований Ренессанса, ему, к его удивлению и восторгу, открылась богатая золотая жила; он проследил ее в обратном направлении и неожиданно, однако неизбежно подошел к границам знакомой ему страны.

Взломать код он не смог и постепенно впал опять в старое нетронутое картезианство (существует — снаружи — мир, удивительным образом полный этого и того; существую — внутри — я, изучаю его, накапливая, как турист сувениры, памятки моего путешествия, хранящие или не сохраняющие запахи родных мест), однако к тому времени у него собралась удивительная подборка повестушек, параллельная история мира, ибо историй не одна, а несколько.

И все это время в Дальних горах Феллоуз Крафт складывал, листок к листку, книгу, эту книгу, не похожую на прежние его книги, словно бы записанную с чужого голоса, того самого, что искушал Пирса и окликал его.

Сперва Пирс предложил Бони Расмуссену отвезти эту объемистую стопку машинописи на фотографирование, чтобы сам Бони, раз уж ему трудно просматривать рукопись на месте (он был стар и не особенно бодр), имел дома фотокопию, однако тот не желал выносить рукопись из дома Крафта, словно на солнечном свету она могла обернуться сухими листьями или рассыпаться в пыль. И вот ежедневно Роузи Расмуссен возила Пирса из его квартиры в Блэкбери-откосе в Каменебойн, в обиталище Крафта — изучать рукопись под окошком Крафтова кабинета (электричество в доме было отключено). А поскольку Бони Расмуссен туда ездить не желал, Пирсу предстояло, как барду в древние времена, пересказать ему содержание: когда-то давным-давно.

Он взглянул в окно: Роузи и Сэм собирали в саду розовые бутоны.

Когда-то давным-давно — скажем, приблизительно во время принятия христианства Римской империей или в начале эры Рыб, — мудрецы в Александрии (а может, в другом уголке Старого Света, древнее и отдаленней) одной лишь силой мысли сделали удивительное открытие.

Они заметили, что время и мир не совершают совместное и равномерное движение вперед, а подвержены переменам, совершенно внезапным, тотальным и необратимым. То и дело на пути видимой Вселенной встают препятствия вроде турникетов, и на ту сторону она переходит не только с другими физическими характеристиками и законами, ею управляющими, но и с иным прошлым и будущим: некогда мир был таков, а потом изменился, теперь он вот таков и таким был всегда.

Маги, обнаружившие былое бытие утерянного и более не находимого прошлого, нисколько не сомневались в том, что оно было лучше, чем то, о котором повествовала их общепринятая (пережившая нелепое превращение) история, и уж подавно лучше, чем поздняя эра, к которой принадлежали они сами. В этом другом прошлом, полагали они, боги обитали на земле среди людей, а сами люди владели исчезнувшими ныне искусствами и сокровищами. И вот они обратили свои помыслы к поискам в своей увядшей эпохе нетронутых следов утерянного прошлого и в ходе исследований создали или воссоздали немало искусств и произведений, в том числе и весьма ценных.