Журавль в небе - Волчок Ирина

А вот на этот раз в квартире очень даже пахло съедобным, причем чем-то вкусным, и запахов было много, и запахи были разные. Из кухни выглянул Николай, сказал обрадованно:

— Пришла? Вот молодец, как раз вовремя успела. И я молодец, все приготовить успел. Иди скорей, садись, голодная небось. Как ты тут питаешься? Я в холодильник глянул — чуть не прослезился. Даже яйца кончились. Даже пельменей нет. Кусок сыру какой-то скукоженный. Я два часа по базару ходил, думал, не успею приготовить ничего толкового. Успел. Иди кушать, а то на тебя смотреть больно. Ты тут все время так живешь, да?

— Ну… по-разному. — Тамара пристроилась к столу, потянула носом, блаженно зажмурилась. Оказывается, она голодная как волк. Как волк, который голодает вторую неделю. — Курочку пожарил, да? С травками, да? Мне вот этот кусочек… И рису побольше… И подливочки… Не, не надо салат, не режь, давай помидор, я его живьем съем. А ты чего приехал-то?

— Да мобильник-то ты не привезла, забыла в прошлый раз. А я кроссовки хотел забрать да пару рубах. Натка шампунь просила, который зеленый. Она сказала, что ты знаешь — какой. А Оксанке какие-то удобрения нужны, она мне на бумажке написала. Людмила Ивановна вязальный крючок просит, номер она тоже записала.

— Ну и надо было ехать? — удивилась Тамара. Она от вкусной домашней еды слегка поплыла, осоловела и сразу почувствовала, как страшно устала и как сильно хочет спать. Но поруководить тоже хотелось. — Позвонил бы — я бы привезла все. Послезавтра все равно поеду. До деревни с телефоном всего километров пять. А ты — сразу ехать!

— Да позвонить и от бабы Марьи можно, у нее мобильник есть. И внуки сейчас съехались, тоже все с телефонами. Да что звонить-то, когда приехать можно?

— Да зачем? — Она усмехнулась. — Разве только чтобы меня покормить?

— Ну и тебя покормить, — согласился он. — Кто тебя еще покормит? Прошлый раз приехала на дачу вся желтая, живот к позвоночнику прилип… Целую сковороду карасей одна съела. Голодающее Поволжье. Раз в неделю обедать — это все-таки мало. Я тут тебе бульону наварил, целую кастрюлю. Его и лапшой заправить можно, и так. В термос — и на работу. Все-таки не сосиска в тесте.

— А манную кашу ты не варил? — зачем-то спросила Тамара. Она не любила манную кашу и почти никогда ее не ела.

— Сварил, — виновато признался Николай. — Я знаю, ты не любишь, но я боялся, что ничего толком не успею приготовить. А тут хоть что-то тепленькое будет. Я ее в первую очередь сварил, она остыла уже.

Тамара засмеялась, представив, как приносит Евгению в кабинет манную кашу в голубенькой эмалированной кастрюльке. Интересно, ложку тоже надо принести или этот серьезный вопрос он решит самостоятельно?

— Коль, — задумчиво начала она, резко оборвав смех. — Что ты обо мне так заботишься?

— А кто о тебе еще позаботится? Сама о себе и то не заботишься. Скоро из-за своей работы вообще ноги протянешь…

— Раньше ты обо мне так не заботился, — настаивала Тамара. — То есть заботился, конечно, только редко. Вот в самом начале — это да, это очень заметно было. Но это, наверное, потому, что тогда ты меня любил.

— Так я и сейчас тебя люблю, — сказал Николай и замер, и замолчал, и уставился на нее виновато и испуганно.

— Вот черт! — С нее мгновенно слетела сонливость. — Вот ведь черт бы тебя побрал… Почему ты мне этого никогда в жизни не говорил?!

— Я говорил, — возразил Николай. — Ты просто не слышала. А потом, что говорить-то? Неужели и так не видно? И ты меня любишь. А то давно бы уже погнала. Я же тебя немножко знаю, все-таки полжизни вместе. Просто тебе журавля в небе нужно было, а какой из меня журавль? А мне и синица в руках сгодилась бы. А досталась вообще жар-птица какая-то. Что же теперь поделаешь? Что достается — то и любим. Судьба.

— Прости меня, — сказала Тамара с трудом. — Я не жар-птица. Я гусыня безмозглая. Прости меня, пожалуйста… Я пойду умоюсь, а то руки липкие и вообще. Ты пока чайку завари, попьем чайку, за жизнь поговорим…

Она долго умывалась холодной водой, плескала ледяную воду пригоршнями в лицо и все никак не могла успокоиться. Никогда, никогда, никогда она больше не будет в новогоднюю ночь ловить снежинку и загадывать желание. У нее и так есть все, что она хочет. И всегда было. И журавль в небе — это от жадности. Что ж, жадный платит дважды. Дорого платит. А если уж она никак не может жить без того, чтобы все время не пялиться в небо, так пусть журавлем будет ее проект или, например, Оксанка. Или еще что-нибудь появится — тех, кому нужна помощь, много. А она теперь многим может помочь… Спасибо тебе, Юрий Семенович, и прости меня, я просто не понимала, что ты тоже всю жизнь журавля в небе высматривал.

Тамара вошла в кухню и с порога сказала:

— Ну что, придется нам опять пожениться, как ты думаешь?

Большой заварочный чайник с грохотом упал на пол, Николай шарахнулся от осколков и горячей коричневой лужи и вдруг торжествующе заорал:

— Это к счастью! Примета такая! Когда посуда бьется — это к счастью! Ты сама говорила! Я правильно помню?

Осенью она вышла замуж за своего мужа. Свадьба была скромной — только свои — и совсем тихой, если не считать дикого рева, который ни с того ни с сего устроила внучка невесты.

Невеста, безумно уставшая после работы, бегала из кухни в гостиную и обратно и думала, что эти семейные праздники все-таки очень утомительны.

До Нового года было меньше двух месяцев. Но теперь Тамара почему-то не ждала Новый год, теперь она ждала весну — очень хотелось посмотреть на журавлей в небе.