Журавль в небе - Волчок Ирина

Сузя сняла сто килограммов всех своих бархатных складок с плеч Тамары, уселась у ее ног и усмехнулась: еще бы им такой собачки не забояться. Не родился еще такой бродяга, который не побежал бы от нее сломя голову и не закрылся бы в Савельевом доме. Хотя, если честно признаться, у нее, Сузи, и в мыслях не было трогать этих троих, тем более — кусать их. Ее, Сузю, с детства учили не брать в рот всякую гадость. Ну, ты-то своя, тебе объяснять не надо, да? Ты и сама все понимаешь.

Конечно, молча согласилась Тамара, уважительно гладя псину по спине и ощущая пальцами под толстыми бархатными складками выпуклые железные мышцы. Ах, как же давно у нее нет собаки…

— Я тебе банку закрыла, не прольешь. — Бабка Марья вынырнула из темного угла веранды с капроновой сумкой в руках, битком набитой чем-то уж, конечно, боґльшим, чем одна банка. — Тута еще немножко я сырку тебе завернула, хороший сыр, вызрел уже. И еще баночка малинового варенья, прошлогоднего. Это ничего, оно все равно для здоровья очень полезное, малиновое-то. Давай-ка траву сверху кидай, чего лишним руки занимать. Только банки потом верни, у меня банок мало. А может, пообедаешь со мной, а? Скоро уж мои приедут, не все, но кто-нибудь приедет. Я бы тебя познакомила. Они у меня хорошие, вот сама увидишь. Оставайся, а? У меня уж все готово, и хлеб я свежий с утра испекла.

— Ой, обед! — испуганно вспомнила Тамара. — Бабушка Марьюшка, спасибо вам большое, только я не могу! Меня Юрий Семенович, наверное, уже заждался совсем, он там готовить остался, а я гулять пошла, да вот… загулялась тут у вас. Он с утра голодный, а без меня есть не будет, так что мне придется бежать.

— Сам готовит? — удивилась бабка Марья и разочарованно вздохнула. — Ну тогда беги, что ж. Когда мужик сам готовит — это ценить надо. Хоть и не умеют они ничего толком. Твой-то Семеныч умеет?

— Не знаю. — Тамаре почему-то стало неловко, что она не знает о «своем» Юрии Семеновиче даже таких простых вещей. — Он шашлык собирался жарить, шашлык он умеет.

— Ну, это они все умеют. — Бабка Марья сунула ей в руки объемистую и увесистую капроновую сумку. — Это и мои все умеют. Баловство одно. Ты после обеда ко мне приходи, я тебя настоящим чем-нибудь покормлю. Приходи, приходи, и поговорим заодно, а то что ж так, на бегу, и словом некогда перемолвиться…

— Приду, — улыбаясь, пообещала Тамара. — И банки принесу, и поговорим как следует…

— И где тебя носило? — Юрий Семенович оторвался от мангала, вытер полотенцем руки, бросил его на траву и пошел ей навстречу. — Я уж хотел тебя искать идти. О, да ты с добычей! Наверное, бабка Марья нагрузила?

— Ты ее знаешь, да? — обрадовалась Тамара, передавая ему капроновую сумку, которая ей уже все руки оттянула. — Ой, Юрий Семенович, как мне эта бабка Марья понравилась! И сад у нее — сказка, и дом такой необыкновенный, и собака… Ты видел ее собаку? Совершенно голубая! И вся в складочках, мягкие такие складочки, прямо как норковая шуба, а под шкурой — железо, мышцы такие твердые, даже не ущипнешь! А у бабушки Марьи семь своих детей, да еще дочка приемная, и у всех тоже дети, ты представляешь, сколько внуков? И уже двое правнуков, скоро и третий будет. Вот это семья, вот это я понимаю!..

Она все рассказывала о своей новой знакомой, о ее доме, саде, детях, внуках и правнуках, о ее козах, курах и кроликах, о ее голубой собаке, о ее черных туфлях с узорами и камешками, которые купили специально для похода в театр в восьмидесятый день рождения, о ее тонком детском голоске и платочке с зелеными слониками… А Юрий Семенович молча слушал, улыбался, поглядывал грустными библейскими глазами, подкладывал ей на тарелку купленные огурцы и помидоры, протягивал горячий шампур с новой порцией шашлыка, подливал в резной хрустальный стакан темного вина с тяжелым, богатым, сложным вкусом и тонким, едва уловимым, почти парфюмерным запахом.

— Ты чего молчишь? — Тамара выговорилась, наелась, напилась, слегка осоловела и наконец-то обратила внимание на то, что Юрий Семенович ни разу не прервал ее монолог. — Я говорю, говорю, а ты молчишь и молчишь. Тебе не интересно, да?

— Мне очень интересно, — задумчиво сказал он. Тамаре показалось, что вполне искренне сказал. — Ты вообще всегда интересно говоришь. А тут еще такое дело… Вот ты мне скажи — что ты подумала, когда деревню увидела?

— Да ничего особенного, — неуверенно ответила она, честно пытаясь вспомнить, что она тогда подумала. — Заросло все невозможно, гниет, разрушается. Брошено все и никому не нужно. А места — сказка, и от города не слишком далеко, и даже газ проведен. Построить бы тут что-нибудь толковое, может быть, и не такое, как твоя дача, но чтобы и не курятники какие-нибудь. Я знаю людей, которые хороший дом здесь за хорошие деньги купили бы хоть завтра. Но тогда куда бабушку Марью девать?

— Мать Тереза, — сказал Юрий Семенович и невесело засмеялся. — Не обижайся. Я ведь сначала все то же самое думал. Я ж не просто так здесь строиться начал. Лиха беда начало и все такое… И людей не просто так сюда возил. Многие здесь хороший дом купили бы, тут ты права. Но тогда бабке Марье места тут не было бы, тут ты тоже права. Она еще пару лет назад ко мне впервые пришла, я так понял — выяснить, не собираются ли и другие здесь город городить. Конечно, можно было бы и на этом берегу коттеджи построить, только я соседей не хочу. А потом и деревню бабки Марьи сносить как-то расхотел. Смешно, да? Может, кто из ее детей еще вернется домой. Или внуки. Это, конечно, вряд ли, но бабка Марья уверена, что вернутся.

— Может, и вернутся, — откликнулась Тамара. — Они вообще-то и сейчас не совсем от дома оторвались. И не только потому, что ее не забывают, помогают, заботятся… Они дом все время строют — вот что главное. Она сама говорила: сорок лет все строют, каждый год что-нибудь новое. Водопровод сделали, а этим летом ванную будут делать. Дом они тоже не забывают.

Они посидели молча, полюбовались тающим над мангалом дымком, неторопливо допивая густое темное вино и докуривая незнакомые Тамаре легкие и душистые, сгорающие, как порох, сигареты, и только потом она спохватилась: а работа? Ведь они сюда приехали для того, чтобы без суеты о деле поговорить! А вместо этого она полтора часа взахлеб рассказывала Юрию Семеновичу о чужой жизни, о которой он, похоже, лучше нее все знает.

— Да брось. — Юрий Семенович легко поднялся с покрывала, на котором они сидели возле мангала, и с удовольствием потянулся. — Успеем еще о деле, сколько раз тебе повторять… Завтра еще целый день будет. Отдыхай пока. Ты бабке Марье банки собираешься отдавать? В большом шкафу всяких банок — тонна. Много не тащи, надорвешься. Лучше гостинчик какой-нибудь захвати, апельсинов, киви, конфет пару коробок. Бутылку кагора, в баре хороший кагор стоит… Коньяк она не одобряет, сухое не понимает, а кагор иногда позволяет себе — церковное вино. Иди, пообщайся, раз уж она тебе так понравилась. Да и в пруду искупаться уже можно, при такой жаре вода небось до самого дна прогрелась. А я пока тут со своими делами разберусь. Мне еще кое-что почитать надо, посчитать, прикинуть… У меня тоже новая идея зреет.