Журавль в небе - Волчок Ирина

И хлопнула дверью, оставив родителей в растерянности и неловкости, что неожиданно их объединило.

— Похоже, им обеим наплевать, что у нас и как, — в замешательстве сказал Николай. — Наташка еще хотя бы сердится, наорала вон ни за что. Хотя, по-моему, всерьез не приняла. А Аня вчера, кажется, вообще внимания не обратила. Или они просто не поняли?

— Все они поняли, — сухо откликнулась Тамара. — Чего ж тут непонятного? Родители разводятся — это личное дело родителей. А у этих монстриков свои личные дела, которые гораздо важнее родительских. Анна сейчас вообще ничего не видит и не слышит, кроме собственного пуза. И это очень правильно. А Натке хочется одновременно и загореть до выпускного как следует, и золотую медаль не прозагорать. И на море с девчонками скатать, и в университет успеть поступить. И Володьке голову заморочить, и с Леркой не поссориться, потому что Лерке этот Володька тоже нравится. У девочек своих проблем уйма, а тут еще мы со своими. Понятно, что им не до нас.

Это «мы» и «нас», сказанные сначала им, а потом ею, тоже объединили их, позволили им спокойно обговорить, так сказать, технологию их разрыва, и они все обговорили, мирно попивая чаек за новым мозаичным столом в новой просторной и нарядной кухне. И вообще много о чем разговаривали, вместе ожидая возвращения Наташки, — о всякой всячине, о каких-то бытовых пустяках, о Наташкином выпускном вечере, о том, что скоро станут дедом и бабкой, — вот интересно, кого им Анна родит? — о том, что для Анны уже почти нашлась новая квартира, очень подходящий вариант, только серьезный ремонт требуется… Значит, Анне с мужем, скорей всего, придется какое-то время пожить у родителей, ну, ничего, все поместимся, хорошо все-таки, что квартиру в свое время так перепланировали, что получилось аж пять комнат, правда, две совсем крохотные, но зато отдельные… Разговоры были тихие, неторопливые, интересные и приятные, давно они таких разговоров не разговаривали, даже в лучшие времена в их разговорах не было столько мира и согласия. Странно, неужели надо было подать на развод, чтобы прийти к взаимопониманию?

И только Тамара об этом подумала, как Николай прямо посреди обсуждения покупки нового чайного сервиза вдруг спросил:

— Я все-таки не понимаю… Ты мне скажи: ты из-за чего решила со мной развестись? Из-за Юрия Семеновича, да?

Вот же безнадега… Она сидела, молча глядела в потолок и старалась задавить в себе нарастающее раздражение. Вот же безнадега беспросветная. Ей совсем не хочется вспоминать обиды, и уж тем более — объяснять ему. Раз не понял, так никогда и не поймет. Она все-таки попыталась объяснить:

— Я развожусь с тобой потому, что ты не понимаешь, почему я с тобой развожусь.

Ну и, конечно, он опять ничего не понял, потребовал каких-то объяснений, опять упомянул Юрия Семеновича, Тамара раздражалась все больше, и спокойный вечер наверняка бы закончился тяжелыми и бессмысленными выяснениями отношений, но тут наконец пришла Наташка — и с порога вывалила на них ворох своих проблем. Лерка покрасила волосы — вот дура, да? — ей подарили шубу — с ума сошли, лето на дворе! — они вместе решили поступать на экономический, а Вовка пришел пьяный… ну, не очень пьяный, но все равно противный, козел, да еще весь вечер цитировал Пелевина, а потом ни с того ни с сего заговорил по-английски, причем с таким акцентом, что стыдно слушать, и в конце концов Наташка с Леркой вместе решили, что этот отстой им на фиг не нужен. О проблемах родителей Наташка ни разу не вспомнила, и вечер закончился как обычно, и ночь прошла как обычно, и вся дальнейшая жизнь покатилась как обычно, с домашними заботами, с вечным молчанием Николая, с Наташкиными экзаменами, с Аниным самоуглубленным взглядом и круглым, гордым, даже каким-то вызывающим животом.

И конечно, огромную часть ее жизни занимала работа. Ах, как Тамаре нравилась ее новая работа! И ее фирма, ее собственная фирма «Твой дом», которую она про себя называла «Мой дом». Ей нравилось, что работы было невпроворот, и с каждым днем становилось все больше, клиенты шли косяком, не было ни одной свободной минуты, и даже ни одной свободной секунды не было, а у нее в голове вертелись еще кой-какие интересные планы. Так что хочешь не хочешь, а придется расширяться, строиться и добирать штат.

В очередной приезд Юрия Семеновича она поделилась с ним своими интересными планами. Она всегда делилась с ним всеми своими планами, безоговорочно веря в его деловой талант, чутье и опыт. Юрий Семенович внимательно выслушал ее, почти не задавая вопросов, потом долго молчал, поглядывая на нее своими черными глазами, — так долго, что Тамара начала нервничать, — потом, по обыкновению, слегка усмехнулся и неожиданно сказал:

— Томочка, а тебя, случайно, не Наполеон Бонапарт зовут, нет? И не Александр Македонский?

— А по-моему, все вполне реально, — заявила она, стараясь продемонстрировать железобетонную уверенность, но чувствуя, как настроение стремительно падает. — По-моему, все выполнимо. Я сто раз все просчитала и проверила. Правда, сама, никого не привлекала… Мне не хочется, чтобы кто-нибудь заранее знал. И потом — нам нужна будет помощь. Серьезная помощь. Ну, ты и сам понимаешь.

— Понимаю, — суховато согласился он. — Я так понимаю, что эту серьезную помощь должен буду найти я.

— Да не должен, конечно. — Она чуть смутилась, потому что на самом деле считала, что как раз должен. — Ты не должен, но ведь… можешь, да? У тебя такие связи, такие возможности, такой авторитет…

— Если бы это не было чистой правдой, я подумал бы, что ты мне грубо льстишь. — Он опять усмехнулся и тут же тяжело вздохнул. — Ох-х, что ж теперь… Ладно, серьезную помощь я тебе раздобыть постараюсь. Насчет благотворительной программы ты хорошо придумала, под эту программу и из бюджета можно будет что-нибудь вытрясти. На благотворительности вообще все хорошие деньги зарабатывают.

— Да нет, ты не понял. — Тамара удивилась и расстроилась потому, что он не понял. — На благотворительности я зарабатывать не хочу. Эта часть программы как раз совершенно недоходная. Но ведь она и убыточной не будет, если ее как следует в схему вписать!

— Стоп. — Юрий Семенович с явным интересом уставился на нее, поднял брови, повертел головой. — Значит, тебя зовут не Наполеон Бонапарт. Тебя зовут мать Тереза. Понял. Продолжай.

Ей мешал его сарказм, смущал, вгонял в неуверенность. Ей почему-то казалось, что он все поймет сразу, и поддержит ее, и даже похвалит. И почему ей так казалось? Он — жесткий бизнесмен, для него прибыль — это закон, все остальное — блажь, сантименты и выбрасывание денег на ветер. Хорошо, будем излагать без сантиментов.