Журавль в небе - Волчок Ирина

А Тамаре удалось поговорить с ним только тогда, когда ему разрешили вставать. Он встал — и сразу пошел искать телефон, чтобы позвонить ей, и наткнулся на нее в коридоре, и она тут же заревела от радости, увидев его на ногах, а он засмеялся, а потом они часа два говорили о чем попало на лестничной площадке, пока медсестра не уволокла его делать укол. И весь свой отпуск Тамара провела в больнице, каждый день ожидая на той лестничной площадке, когда он выйдет — еще бледный, худой, непривычно осторожный в движениях, но уже веселый, уверенный в себе, здоровый… Почти здоровый. Теперь Тамара в любую минуту точно знала, что творится с его сердцем: ее собственное сердце непостижимым образом с той самой ночи, когда у Евгения случился инфаркт, билось синхронно с его сердцем, синхронно замирало и болело, и Тамаре не нужно было расспрашивать о его здоровье врачей, она сама могла им много чего рассказать.

Вот как все было.

А теперь она вспомнила о его сердце только потому, что две незнакомые девчонки об этом упомянули. И то, скорей всего, их интересовало не его сердце, а эта его Оксанка, которой в сердечном санатории делать было нечего. Тамара попыталась покопаться в собственных переживаниях, но с некоторым чувством вины поняла, что копаться не в чем — нет у нее никаких переживаний по этому поводу. Ни по какому поводу — ни по поводу его сердца, ни по поводу его Оксанки. Оксанка — его личное дело, сердце — личное дело его врача. А ее дело — сторона.

Первая рабочая неделя кончилась, и начались выходные, на которые у нее были грандиозные планы. Она так давно не занималась хозяйством, не готовила для своей семьи чего-нибудь вкусненького, не придумывала какого-нибудь семейного праздника! А главное — стирка. Хороший порошочек и горячая водичка. Чтобы духу больничного никогда больше не было. И придется, наверное, все-таки ушить еще и бежевую юбку — что-то она никак не потолстеет, хотя бы даже и совсем чуточку. А на работу в одном и том же ходить все-таки нельзя.

Она все успела — и пирогов напечь, и целую гору белья перестирать, и устроить большой воскресный обед для всей своей семьи и для Ленки, которая, впрочем, тоже уже могла считаться членом ее семьи. И бежевую юбку она ушила — замечательно сидела юбка, лучше любой фирменной! Натуська в своем гардеробе отыскала к этой юбке кремовую блузку, а Анна отдала очень нарядную кремовую сумку, и Тамара с удовольствием представляла, как она утром в понедельник придет на работу, и все опять будут смотреть ей вслед, а бабы будут по секрету рассказывать друг другу, что ничего Тамара не болела, а провела все это время в страшно дорогой зарубежной клинике, в институте красоты, где ей сделали лицо и фигуру.

В понедельник она пришла на работу, и все было именно так, как она и предполагала: все смотрели ей вслед, и бабы шушукались о ценах на фигуру, и она опять наткнулась на Евгения в коридоре за тем же поворотом, и он опять растерялся, и опять сказал:

— Ты хорошо выглядишь…

— Это потому, что отдохнула как следует, — объяснила Тамара. — Главное для внешности — это как следует высыпаться. А я так хорошо выспалась, так выспалась…

Улыбнулась легкой улыбкой с неизбежным оттенком торжества и снисходительности, кивнула ему и побежала к себе. Все с той же улыбкой вошла в кабинет, села за стол, вынула из ящика лист бумаги и написала заявление об уходе по собственному желанию.

Когда она отдавала заявление секретарше главного, та смотрела на нее почти с ужасом: кто ж по собственному желанию уходит с такой работы? Да еще в такое время! Но спрашивать ничего не стала, а Тамара ничего не стала говорить, улыбнулась, помахала рукой и побежала собирать свои вещички, которые жалко было оставлять — кактус, который она сама много лет назад принесла сюда и за которым все эти годы старательно ухаживала, толстую, растрепанную, тяжелую, как кирпич, записную книжку, которую она все эти годы набивала телефонными номерами, фотографии дочек, любимую перьевую ручку, новые, еще не распечатанные колготки, на всякий случай всегда лежащие в столе, и большое махровое полотенце — у нее была привычка умываться после обеда, и она всегда держала в шкафу мягкое махровое полотенце. Кажется, ничего своего у нее здесь больше не было. И почему это раньше ей казалось, что у нее здесь абсолютно все свое?

Заглянула Ленка, молча понаблюдала, как Тамара укладывает в коробку от принтера свое барахлишко, сказала недовольно:

— Поговорить бы надо.

— Лен, потом, ладно? — Тамара заворачивала в газету кактус, дело это было трудоемкое, и отвлекаться ей не хотелось.

Ленка подумала, пожала плечами и молча исчезла, тихо притворив дверь.

Приглушенно запиликал внутренний телефон — секретарша главного официальным го-лосом сообщила, что шеф хочет поговорить с Тамарой. Тамара удивилась: о чем таком хочет разговаривать с ней шеф? Она же уходит!

В коридоре она наткнулась на Евгения — на том же месте, корни он здесь пустил, что ли? Увидев ее, он сказал хмуро:

— Нам бы надо поговорить, как ты считаешь?

— Что-то сегодня всем надо со мной поговорить, — удивилась Тамара. — Извини, сейчас не могу — иду с шефом разговаривать. Потом еще один разговор запланирован. А потом — не знаю, как получится.

И пошла не оглядываясь, но точно зная, что он стоит на своем любимом месте и смотрит ей вслед. Бедненький, корни небось сохнут в паркете… Надо бы полить, пока не завял. Эта мысль развеселила ее, и Тамара вошла с затаенной насмешливой улыбкой, увидеть которую шеф явно не ожидал.

Тамара не знала, о чем собирался говорить с ней шеф, но сейчас он говорил явно не о том, о чем собирался… Честно говоря, она вообще не понимала, о чем он говорит. О каких-то планах и перспективах. Об ожидающихся инвестициях. О возможности карьерного роста. О заграничных командировках. Она смотрела на него ясными глазами и думала: это все хорошо, но какое отношение ко всему этому имеет теперь она? Она ведь увольняется, можно сказать, уже уволилась… Или он хочет заставить ее отработать положенный срок?

— Как вы себя чувствуете? — вдруг спросил шеф, оторвал взгляд от полированной поверхности стола и уставился на нее с подозрением.

— Великолепно, — сказала Тамара, несколько удивленная и этим вопросом, и его подозрительным взглядом. Помолчала, прислушиваясь к себе, и уверенно добавила с довольной улыбкой: — Замечательно я себя чувствую. Как никогда.

— Это хорошо, — рассеянно сказал шеф и опять уставился в стол. — И у вас уже есть какие-то планы на будущее? Я имею в виду новую работу.

— Вообще-то ничего конкретного, — уклончиво сказала она. — Так, некоторые наметки… Там видно будет.