Любовь и сон - Краули Джон

Таким человеком был сэр Филип Сидни: протестант, рыцарь, поэт, придворный. Он родился католиком, во время правления королевы Марии Тюдор; сам король испанский, муж Марии, первый католик мира, был его крестным отцом и от имени маленького Филипа отрекся от сатаны, и от всех дел его, и от гордыни его — о чем Сидни рассказывал с открытой, радостной улыбкой, согревая сердца своих слушателей, но не раскрывая собственного сердца и даже не показывая, таится ли там хоть что-нибудь.

Истории известно, что в то утро он уже был приговорен к смерти — на лугу в Нидерландах,^[224] во время одной из тех маленьких войн, что не позволяют зарасти язвам, кровоточащим вплоть до прободения, — но он не знал этого. Он скакал вверх по течению Темзы к Оксфордскому университету, сопровождая гостя, польского магната, который находился на попечении посольства Франции. Позади ехал слуга Сидни, молодой шотландец, которого цель путешествия невесть почему приводила в восторг. Официально сэр Филип отвечал за развлечения поляка в Оксфорде, но сэр Фрэнсис Уолсингем также поручил ему по возможности разузнать, какими же полномочиями наделен князь, а также степень его влияния на короля;^[225] никто не знал толком, что он из себя представляет. Но сейчас Сидни об этом не думал. Размышлял же он о католиках, Атлантиде и о своем браке.

Два джентльмена, сэр Джордж Пекхем и сэр Томас Джерард (обличенный нонконформист^[226] и папист), предложили план, который мог бы помочь установлению в Англии мира — по крайней мере, способствовать защите от внутренних врагов и справедливости по отношению к уязвленным приверженцам старой религии. Сэр Фрэнсис Уолсингем, государственный секретарь ее величества (и будущий тесть сэра Филипа Сидни), проявил интерес к этому проекту; его не переставала беспокоить проблема английских католиков. Пекхем и Джерард предлагали отдать в собственность католикам землю в Новом Свете, даруя полную свободу жизни и вероисповедания, при условии, что они никогда не вернутся в Англию. Чем больше сэр Филип Сидни думал об этом, тем более уверялся в том, что план справедлив, надежен и прост. Молод еще был.

Не прошло и двух месяцев, как сэр Хамфри Гилберт^[227] отправился на Запад со своим флотом. Сердцем Сидни был с ними: он сам хотел бы отбыть. Но этим летом он собирался жениться — а это несколько иное путешествие. Великодушный Гилберт подарил своему другу, сэру Филипу Сидни, доход от миллиона акров в Новом Свете, на которые он собирается предъявить права; Сидни, в свою очередь, передал половину сэру Джорджу Пекхему для его католической колонии в Атлантиде.

Атлантида: иной, зеркальный берег Атлантики. Джон Ди, всегда так его и называвший, снабдил Гилберта картами и советом; за его поддержку и неисчерпаемый энтузиазм Гилберт даровал Ди патент на все земли, открытые экспедицией выше пятидесятой параллели.^[228]

Сэр Филип Сидни засмеялся при мысли об этом: его старый наставник — правитель in absentia^[229] герцогства, размерами превышающего Англию. Александр Диксон, ехавший подле, улыбнулся вопросительно.

«Славный день, неплохо бы провести его где-нибудь в другом месте», — сказал рыцарь.

«Славный день, сэр».

«Я думал о Гилберте», — продолжал Сидни.

«Да».

Доктору бы поехать с Гилбертом, думал Сидни, воображая, как белую бороду старика ерошит ветер новооткрытой земли, «Нью-фаундленда»: он ступил бы на берег подобно Мадоку, валлийскому гиганту, пращуру Ди,^[230] о котором старый ученый ему рассказывал. Сим лорд Мадок, валлийский прародитель королевы Елизаветы, заявил о своих правах на Атлантиду, и так же поступила ее славное величество; Сидни представил, как дикари коронуют Елизавету и возводят на престол Заката.

«Мы опередили наших гостей, — сказал он Диксону. — Остановимся».

Диксон резко натянул поводья взятого напрокат норовистого конька.

«Погоди, — сказал он. — Погоди».

Стоило князю Аласко обернуться, маленький, одетый в шерстяную мантию человек оказывался чуть ближе, неспешно обгоняя прочих всадников. Он ничем не привлекал к себе внимания, разве что медленным приближением к фургону; но как только князь оглядывался назад, он ловил на себе искренний взгляд и странно напряженную улыбку.

«По прибытии к воротам Университета, — продолжал его слуга. — Oratio^[231] декана Крайстчерча — это название колледжа. Музыкальный концерт, фейерверк. Дары».