Второе восстание Спартака - Вышенков Евгений

И вот, наконец, закономерный итог: скоротечный трибунал, сухой приговор, тупое ожидание в камере, черный «воронок», грязный вокзал.

Пятнадцать лет лагерей.

В мир реальный Спартак вернулся лишь перед самой посадкой в вагон, который...

Хотя нет, сначала о другом. Перед самым судом случилась одна встреча... о которой впоследствии он, впрочем, не мог бы с уверенностью сказать, что она ему не привиделась. Черт его знает, может, пичкали его какой-нибудь дрянью – из тех, что не только язык развязывает, но и затуманивает мозги.

В общем, после очередного допроса молчаливый конвой повел Спартака не обратно в камеру, а несколькими этажами выше – пустынными лестницами, переходами, коридорами, препоручил другому конвою, и этот другой конвой, ничуть не более болтливый, однако состоящий – ого! – из двух полковников НКВД, сопроводил арестанта в крошечный неприметный кабинетик в торце коридора. Обстановка спартанская (простите за каламбур), ничего лишнего: стол с зажженной лампой под зеленым абажуром, портрет Сталина над столом, фикус в кадке слева от стола, плотно занавешенное окно – справа, серый ящик несгораемого шкафа – в углу, за столом – человек в цивильном. Спартак перешагнул порог... и вдруг замер, совершенно машинально вытянувшись по стойке смирно. И даже не услышал, как за его спиной щелкнул дверной замок. Уж кого-кого, а этого человека, учитывая сегодняшнее его, Спартака, положение, он увидеть никак не ожидал.

– Здравия желаю, товарищ... гражданин... нарком, – тупо выдавил он.

Человек в серой полотняной паре с большими лацканами несколько мучительно долгих секунд смотрел на Котляревского поверх сцепленных в замок пальцев, потом опустил руки и устало вздохнул:

– Садись уж... товарищ-гражданин летчик, – и кивнул на табурет перед столом. – Летчик-налетчик...

Спартак, не чувствуя, как пишут в романах, под собой ног, сел. Табурет оказался привинченным к полу. Ощущение появилось, как у нашкодившего второклассника в кабинете директора.

Возникла пауза. Тишина в кабинете стояла такая, что он отчетливо слышал, как бодро тикают наручные часы на запястье наркома.

– А знаешь, Котляревский, – негромко сказал Берия, – на днях будет ровно три года и девять месяцев, как товарищ Сталин то и дело спрашивает меня с ехидцей: «Лаврентий, а как там поживает твой протеже с гордым революционным именем?» И что ты думаешь, я должен ему отвечать? «Извините, мол, товарищ Сталин, накладочка получилась, не оправдал, мол, товарищ Спартак возложенных на него надежд». Так, да?..

«Интересно, а почему его пенсне, как ни посмотришь, все время отсвечивает?..» – вяло подумал Спартак. И оттого, что глаз наркома видно не было, делалось малость жутковато.

– Ты можешь представить себе человека, Котляревский, который обещал что-то товарищу Сталину, а потом подвел его? – продолжал Берия и тут же предостерегающе поднял руку, как будто Спартак и в самом деле собрался погрузиться в раздумья над этим вопросом. – Нет-нет, не надо такого человека представлять. Такой человек перед тобой. Я обещал товарищу Сталину, что летчик Котляревский не подведет, что, несмотря на молодость и некоторую взбалмошность характера, проявит себя как советский человек... И что же летчик Котляревский?

– И что же, – позволил себе реплику Спартак и встретился взглядом с отблеском лампы в пенсне, – я не выполнил задания? Я смалодушничал? Нарушил приказ?

– Вы о бомбежке Берлина? – Берия мягко перешел на «вы». – Нет, тут к вам никаких претензий. Зато потом...

– Я воевал, – начал было Спартак, но вспомнил, что точно такие же споры он уже вел – сначала сам с собой в Польше, потом с советскими агентами в Лондоне, – и прикусил язык.

– Да, – легко согласился Берия, – вы воевали, все правильно. Война, знаете ли, идет, и я рад, что вы вообще это заметили... А на каком участке фронта, позвольте спросить, вы защищали Родину? Не иначе, на том самом, куда вас направили партия и правительство, да?

Спартак помолчал, а затем, тщательно подбирая слова, ответил:

– Я защищал Родину на том участке фронта, на котором оказался отнюдь не по своей воле. Я не был в немецком плену, потом я бил фашистов... и ни разу, ни единым поступком Родину не предал.

– Не по своей воле, – хохотнув, повторил Берия, – но токмо волею пославшей тя жены... Волею судеб, ну да. А также волею рока, фатума и провидения. И волею означенного провидения вы спутались с антисоветскими польскими элементами, уничтожили советского разведчика с позывными Щука и отправили части ракеты ФАУ к нашим закадычным друзьям в Великобритании. Правильно, гражданин Котляревский, невидимый вы боец невидимого фронта?