Второе восстание Спартака - Вышенков Евгений

Вот кто-то получил ломиком по плечу, опустился на колени, но от второго, нацеленного в голову удара увернулся и, крутанувшись на полу, подсек ноги своему противнику. Вот подошва сапога впечаталась в чью-то физиономию. Вот Клык, скалясь, неуловимым движением выхватил нож и всадил его в живот налетевшему на него суке. Вот еще кто-то, получив кулаком в грудь, отлетел шага на три, но на ногах устоял, встряхнулся и снова бросился в драку. Спартак увидел, как Марсель выдергивает из угольной кучи лопату и подбивает его «штыком» под колено, а потом добавляет сверху черенком...

Собственно, пора и уматывать. Это была не его война. Ни за воров, ни тем более за сук Спартак класть свою жизнь не намеревался. И довольно глупо было торчать мебелью посреди бойни. С другой же стороны, дрыстливо бежать – позор. Вот ведь положение...

Долго размышлять не пришлось. Скатившись с угольной кучи, на Спартака прыгнул кто-то из сук – долговязый, в бушлате и в кирзачах. Ничего больше Спартак не успел разглядеть, потому как полетел на пол от сильного толчка. Долговязый обрушился сверху, навалился, сцепил руки на горле. Крепкие ручонки, однако...

Спартак изловчился, схватил противника за ворот бушлата, крутанулся, выворачивая воротник, пытаясь завалить долговязого на пол и самому оказаться сверху. Не получилось. Здоров лось...

Где-то рядом послышался отчаянный, тут же захлебнувшийся вопль – так орут только перед смертью. Громко звякнуло железо об железо, будто по тачке вдарили ломом... Спартак ничего не видел – в глазах плавали оранжевые круги.

Из последних сил он добрался до сдавливающих горло пальцев, попытался отодрать... Ага, вроде стали поддаваться чужие пальчики. Все же он, в отличие от безвылазных лагерников, подъелся немного в больничке, запас силенок вроде бы поболе, должен он пересилить... И тут деловито сопящий противник наклонился ниже... Только сейчас Спартак узнал его – Тукан, один из людей Горького. До этого дня они друг с другом ни разу не разговаривали и даже не здоровались. А вот сегодня, поди ты, убивают друг друга, будто ненавидят долго и неистово...

Чей-то истошный вопль сотряс помещение:

– Володю Ростовского замочили! Режь их, падл, режь, православные!

И раньше Спартака не взволновала бы смерть Володи Ростовского, а сейчас и подавно было глубоко плевать. Свою бы жизнь отбить. Спартак продолжал отрывать от себя руки долговязого, и странные мысли в этот момент ползали под черепом. Неужели вся его метеором пронесшаяся жизнь, две войны, Беата, его полеты, даже Берия и Лондон – все это было лишь для того, чтобы в угольном сарае его задушила какая-то сука?!

– Черта с два, – прошипел Спартак. Он уже мог шипеть, потому что удалось отодрать одну руку Туркана...

Долговязый вдруг отклонился и резко, стремительно обрушился вниз, всаживая свой лобешник в лоб Спартаку.

В глазах полыхнули те самые пресловутые искры, которые оказались ничуть не образным преувеличением. Затылок со стуком, больно впечатался в пол. И тут же чужие неугомонные пальцы вновь сомкнулись на горле, только на сей раз Спартак уже не мог им сопротивляться...

«Хана, вот теперь хана... – И не было страха, а было истомное предчувствие покоя. – Бессмыслица... Столько мучиться и страдать вот ради такого финала. А страха нет...»

Сквозь застлавшую глаза муть Спартак увидел быструю смазанную тень, взмахнувшую продолговатым, похожим на городошную биту предметом («Лом», – механически отметил Спартак), донесся стук, какой бывает, когда ломаешь доску об колено.

Чужие пальцы соскользнули с горла, долговязый повалился вбок. А тень, на какое-то мгновение задержавшись над Спартаком, – вглядывается, что ли? – исчезла, будто сон или призрак. Вроде бы на Марселя был похож человек. А может, и не Марсель никакой, пес его знает... Во всяком случае никто не тряс Спартака за плечо, не спрашивал дрожащим от волнения голосом: «Жив?», никто не помогал подняться...

Спартак поднялся сам. Вернее, попытался подняться. Получилось не очень. Стоило встать, как повело в сторону, закрутило, в глазах свет окончательно померк. И Спартак потерял сознание.

Глава шестнадцатая

Ночь длинных заточек

Очнулся Спартак от холода, просочившегося под бушлат и ватные штаны. Но больше всего замерзла голова, с которой во время всей этой катавасии слетела ушанка. Странно было бы, если бы она не слетела, а удержалась на черепке, просто чудо какое-то было бы...