Тень прошлого - Воронин Андрей

– Приду, – сказал он. – Конечно приду. Какой может быть разговор?

Машина тронулась и, набирая скорость, помчалась в сторону Малой Грузинской.

– Закрой окно. – сказал Забродов, – сквозит.

– Sorry, – ответил Мещеряков, – but it's very смердит паленым. Что он с тобой делал: прижигал паяльной лампой?

– Обстреливал фаустпатронами, – ответил Забродов – В упор.

– Дурак, – обиделся Мещеряков. – Я тебя серьезно спрашиваю.

– Меня? – удивился Забродов. – Ну, ты придумал… Меня – серьезно… Если серьезно, то я просто играл со спичками. Извини. Открой-ка окошко пошире, здесь и вправду воняет паленым.

* * *

Отделение старослужащих резким, отточенным до мелочей движением вскинуло автоматы в голубое небо.

Троекратно хлестнул по ушам залп. Никто из присутствующих не повел бровью: для каждого из них автоматная стрельба была чем-то вроде воробьиного чириканья. Сержант вполголоса подал команду, отделение повернулось направо и исчезло в лесу крестов, гранитных и мраморных глыб, обелисков с красными звездами и иных архитектурных излишеств, которые принято водружать в изголовье усопших, чтобы те, не дай бог, не поднялись из своих земляных постелей. Пожилой седоголовый мужчина в черном официальном костюме шагнул к могиле, наклонился и поправил ленту на одиноком венке: «Николаю Балашихину от сослуживцев».

В немногочисленной толпе провожающих возникло какое-то движение, кто-то нырнул за спины, что-то отыскивая и никак не находя, еще кто-то повернулся, чтобы ему помочь, – и вперед выступил невысокий, почти квадратный крепыш лет сорока пяти, с длинным шрамом, по диагонали пересекавшим добродушную круглую физиономию.

– Вот, – коротко сказал он и положил в изголовье могилы стальную каску.

Илларион Забродов отвернулся. Это не помогло, и тогда он запрокинул голову и стал смотреть в ослепительно-голубое июньское небо, с которого лились самозабвенные трели жаворонка. Он долго шарил глазами в голубой пустоте, прежде чем отыскал там едва заметную темную точку, неподвижно зависшую прямо в зените. Точка вдруг раздвоилась, потом их стало три, потом опять одна. Мышцы лица сводило и тянуло в разные стороны, а в районе глаз было ощущение, сходное с тем, которое сопутствует эякуляции. "Э, – подумал Забродов, – что это со мной?

Точно, старею. Жалко, Званцев меня сейчас не видит – то-то порадовался бы…"

Впрочем, дело было не в Званцеве, и он это прекрасно знал. Просто все было не так. Как это должно было случиться? Да очень просто: они бежали бы вперед, от камня к камню, стреляя короткими очередями, и Балашихин бежал бы рядом и тоже стрелял, а потом упал бы лицом в горячую каменистую землю, и его пришлось бы выносить на себе – огромного, тяжелого, мертвого, но – своего… Сука, подумал Илларион о Званцеве. Ты легко отделался, мразь, подумал он и торопливо полез в карман за сигаретами.

Люди – здесь были одни мужчины, очень разные, но чем-то неуловимо похожие друг на друга, – словно по команде повернулись и стали уходить с кладбища, держась тесной немногочисленной кучкой. К Иллариону подошел пожилой мужчина, поправлявший ленту на венке.

– Пойдем, Илларион, – сказал он. – Что ж теперь…

– Пойдемте, товарищ генерал, – сказал Забродов. – В самом деле – что ж теперь?..

– Мне переслали досье по делу Званцева, – сказал генерал Федотов.

– Какое небо голубое, – сказал Илларион.

– Трепач, – сказал генерал. – Но в данном случае ты прав. Мещерякову я ничего не сказал.., и не скажу.

– Товарищ генерал, – спросил Илларион, – у вас бывает так: хочешь напиться, а не можешь?

– Честно? – уточнил генерал.

– Если можно, – ответил Забродов.

– Каждый божий день. И потом, здоровье не позволяет, годы уже не те…

– Какие ваши годы! – возразил Илларион.

Он догнал Мещерякова уже у самого выхода с кладбища. Полковник шел опустив голову и курил сигарету глубокими затяжками: так обычно курят отечественный «Беломор», а не утонченный «Кент». Сигарета выглядела именно так, как обычно выглядят импортные сигареты, которые курят по-русски: уголек на ее конце был похож на боеголовку ракеты «земля – воздух».

– Андрей, – окликнул его Забродов. – Эй, Андрюха!

Мещеряков вздрогнул и оглянулся.

– Мало нас осталось, – сказал он.

– Нас мало, – в шутовской манере процитировал Илларион, – и нас все меньше, а самое главное, что мы врозь…

– Вот именно, – не принимая шутливый тон, сказал Мещеряков. – Меньше с каждым днем.