Двойной удар Слепого - Воронин Андрей

Девушка-администратор в это время думала об уехавшем постояльце: «Боже, какой он неловкий! И бывает же, чтобы такие недотепы ворочали большими деньгами! Прямо умопомрачение какое-то…»

Мерцалов ехал, поглядывая по сторонам. Когда его от отеля отделяло километров семь, он присмотрел на обочине дороги огромный неровный камень. Здешние места считались зоной туризма, и поэтому при строительстве дорог старались оставлять как можно больше природных красот – валунов, старых деревьев. Ради дерева полосы дороги могли расходится в стороны, и оно гордо росло между ними, защищенное ограждением.

Мерцалов вышел из автомобиля, прошелся слева от камня. Снега возле него намело сантиметров семьдесят, на машине не въедешь. Пришлось доставать маленькую лопатку и расчищать площадку. Затем «вольво» с урчанием заехала под прикрытие валуна. Мерцалов снял с крыши лыжи, палки, воткнул их в снег, после чего еловыми лапами забросал крышу машины и заднее стекло.

Сверху все это присыпал снегом. Даже стоя в двух метрах, нельзя было заметить, что здесь спрятана машина.

А что уж говорить об автомобилистах, проезжавших по шоссе! Впрочем, их здесь было мало. В это время года большинство местных жителей передвигается на машинах лишь в пределах городов и поселков. Параллельно с шоссе проходила железная дорога – ею и пользовались.

Теперь оставалось только ждать.

Мерцалов забрался в машину и выключил мотор, чтобы не выдать себя шумом. Он слышал, как сыплется снег, как поскрипывают под ветром, постреливают от мороза стволы деревьев, и блаженно улыбался. Рядом с ним на сиденье покоился тощий рюкзачок, на дне которого лежали пистолет с глушителем и тонкий стилет.

Стрелять в свои жертвы Мерцалов не любил – нет остроты ощущений. Другое дело действовать холодным оружием, когда чувствуешь трепет предсмертного человеческого ужаса, чувствуешь, как входит лезвие в теплую податливую плоть! И самое великое наслаждение – ощутить, как последний раз дрогнет сердце, выталкивая из нанесенной раны горячую кровь.

Приходилось то и дело заводить мотор и включать на полную мощность печку, чтобы прогреть салон. Руки Мерцалов берег больше, чем бережет скрипач или пианист. Он всегда носил самые дорогие и самые теплые перчатки. Во всех его зимних куртках и пальто имелись глубокие карманы, подбитые мехом. Он сидел, протянув руки к пластмассовой решеточке автомобильной печки, из которой тек теплый, навевавший воспоминания о лете, воздух.

Когда наступило одиннадцать часов вечера, Мерцалов вылез из машины, закрыл дверцу, забросил за плечи рюкзак и, застегнув крепления лыж, двинулся в дорогу. Он пересек шоссе и исчез в густой темноте леса.

По дороге Олег старался запомнить нужные ему для возвращения ориентиры. Их не так-то много найдешь в зимнем лесу, освещенном ущербной луной. Весело скрипел снег, душа Мерцалова ликовала.

Он любил подвергать свою жизнь опасности. Наверное, если бы не афганская война, у него была бы какая-нибудь рисковая профессия. Не был бы он инженером, управдомом или учителем физкультуры.

Теперь Мерцалов уже мало чем напоминал того неуклюжего мистера Слипина, каким его запомнили в отеле. Каждое его движение было выверенным и четким. Он скользил на лыжах так, что со стороны могло показаться, будто человек летит над снегом, лишь изредка касаясь палками верхушек сугробов.

Мерцалов выбежал на опушку леса рядом с «Пещерой». Полумесяц, взошедший над деревьями, заливал окрестности каким-то ртутным, неживым светом, в котором даже румянец на щеках казался трупными пятнами.

Мерцалов пошарил взглядом по второму этажу отеля.

«Так, где же окна Шарлотты?»

И тут же отыскал. В них пылал яркий свет. Олег даже увидел саму женщину – она стояла в ванной, не закрыв за собой дверь. Ловкими движениями Шарлотта подкрашивала ресницы. На ее обнаженной спине блестели капли воды.

«Только что приняла душ, сейчас наводит последний марафет перед свиданием. – Он взглянул на часы. Близилась половина двенадцатого. – Чистоплотная и пунктуальная, – усмехнулся Мерцалов, – то, что надо. Хорошая все-таки привычка у этих скандинавов – жить и ничего не прятать за занавесками. Но ничего, скоро и сюда доберутся наши „братки“. Идешь себе по улице, смотришь в окна: кто-то прячет денежки, кто-то ставит в сейф драгоценности и набирает код. Смотри, запоминай, бери – не хочу. Они живут, словно звери в заповеднике, и поверили, будто уже никогда и никто не откроет на них охоту. Но оголтелым браконьерам и дела нет, что перед ними граница, пересекают и привычек своих не меняют. То ли дело я! Действую аккуратно, интеллигентно, без хамства. Любое преступление может быть красивым, культурным. В конце концов, эффектно обставленная смерть – тоже награда».