Возвращение пираньи - Бушков Александр

Она первая направилась к трапу. Мазур, спускавшийся замыкающим, зацепился рукавом пиджака за железную решетку, ограждавшую кормовую палубу. Ольга с Кацубой уже скрылись внутри. Чертыхнувшись, он повернулся к чуточку приржавевшей мелкоячеистой сетке – и обнаружил, что решетка здесь ни при чем. Это человек, стоявший к ней вплотную, просунул пальцы в ячейки и цепко ухватил Мазура за кончик рукава.

– Сеньор? – вопросительно произнес Мазур, слегка дернув рукав.

Тот – он был пониже Мазура ростом, гораздо субтильнее и на первый взгляд никакой угрозы не представлял – покладисто выпустил рукав, беспокойно пошевелился и вдруг сказал:

– Es bonito el dia, senor, verdad?^[15]

Мазур его понял: эту фразу он слышал частенько и успел к ней привыкнуть.

– Си, бонито, – ответил он, вполне возможно, безбожным образом греша против испанской грамматики.

Человечек обрадованно зашевелился, передвинулся левее, где было посветлей – Мазур определенно опознал в нем коротышку из поезда, уверявшего сержанта, будто видел пресловутую красную ленту. В лихорадочном темпе перетряхнув скудные словарные запасы, Мазур все же родил подходящий к случаю вопрос:

– Есте, куе паса?^[16]

И словно прорвало засорившийся кран: коротышка, то и дело опасливо оглядываясь, ежась, шепотом затараторил, обеими руками изображая выразительные для него самого, но совершенно непонятные Мазуру жесты. Мазур отчаялся выловить в этом потоке слов хоть что-то понятное.

– Есперес... есперен^[17], – сказал он в совершеннейшем отчаянии – человек, сразу видно, старался. – Нон хабла эспаньолес...^[18] Ду ю спик инглиш, сеньор?

Сеньор, в свою очередь, замотал головой:

– Нон абла ченглезе...^[19]

– Тьфу ты, – в сердцах сказал Мазур по-русски. – Что же делать-то? Помедленнее... как же это будет, твою мать...

Собеседник и сам видел, что имеет место диалог двух глухих. Потоптавшись, он заговорил медленнее, внятно, растягивая слова – и на сей раз кое-что стало вырисовываться.

Человечек произнес знакомое «полисиа» и «депто де насьональ гуардиа» – но при этом недвусмысленно тыкал пальцем в Мазура, явно подозревая его в прямой причастности то ли к одной из помянутых контор, то ли к обеим вместе.

– Нон! – сказал Мазур, старательной жестикуляцией решительно отметая столь лестные предположения. – Нон полисиа, дипломатико!

Человечек обеими руками изобразил на физиономии нечто очень похожее на густые усы, тыкал пальцем вдаль – уж не на Лопеса ли намекает? Колотя себя в грудь, несколько раз повторил: «Копре, копре!» И вновь затараторил непонятное.

Отчаявшись его понять, Мазур поднял руку:

– Джаст минут... э-э... уно моменто! Уно моменто! – повторил он обрадованно, вспомнив, что здесь это словосочетание – не строчка из юморной песенки, а вполне осмысленная фраза. – Уно моменто, сеньор! Стойте здесь, здесь! – он потыкал пальцем в палубу и решительно направился внутрь.

В обеденном зале вяло перемещались оба стюарда, натягивая по углам гирлянды цветов, – судя по кислотным оттенкам и полному отсутствию запаха, искусственные. Стулья расставлены по углам, на длинном столе уже оформлен этакий фуршет – с дюжину бутылок, скудная закуска в виде орешков-чипсов-конфеток. Оживленный помощник капитана возился с большим черным магнитофоном, а Лопес, заложив руки за спину, наблюдал за ним с ленивой бдительностью, словно подозревал, что это не магнитофон, а бомба. Больше никого в зале пока что не было.

Мазур проворно оттащил сержанта к двери:

– Лопес, что такое «копре»?

– Как бы вам объяснить, сеньор... – невозмутимо сказал сержант. – Это такой полицейский информатор… платный. А в чем дело?

– Там стоит т о т чудак, что говорил вам в поезде насчет ленты. Называет себя копре и что-то пытается мне растолковать, но я ничего не понимаю...

– Ну, давайте посмотрим... – протянул Лопес, тем же мимолетным жестом, что давеча Мазур, коснувшись кобуры под полой белого пиджака.

Они вышли на палубу, приблизились к решетке.

– Где?

– Только что стоял вот здесь... – растерянно сказал Мазур. – Буквально только что...

Посмотрел сквозь решетку на тускло освещенную палубу: там давно уже приутих гомон, улеглась дневная суета, но все еще слышались и разговоры, и гитарный перебор, и пьяная перебранка, как на испанском, так и на русском.

– Поищем? – предложил Мазур, положив ладонь на решетку. – Тут не заперто...