Двойной удар Слепого - Воронин Андрей

На заднем сидении лежали фирменные полиэтиленовые сумки из супермаркета «Венский дом». Глеб отнес сумки на крыльцо, вернулся к машине и открыл багажник. Оттуда он вытащил большую квадратную коробку из грубого дешевого картона. Поставив коробку на капот БМВ, он запер машину и щелкнул пультом сигнализации. БМВ мигнул габаритками и коротко квакнул.

Глеб взял с капота тяжелую коробку и повернулся к дому. В сгущающихся сумерках уютно светились окна дачи. Штора на окне в гостиной на первом этаже была сдвинута. В глубине комнаты сияла разноцветными фонариками нарядная елка. Глеб увидел, как Ирина деловито прошла мимо нее с высокой стопкой тарелок.

У Глеба тепло ворохнулось сердце.

«Вот ты и встал на якорь, старый бродяга, – усмехнулся Глеб, – и не хочешь никакой холостяцкой свободы».

Как настоящая хозяйка, Ирина руководила Авмросием Отаровичем и дочерью. Девочка и генерал приносили из кухни столовое серебро, которое вынималось только по праздникам, вкладывали салфетки в ажурные мельхиоровые салфетницы, расставляли хрустальные вазы с яблоками и мандаринами.

Глеб вошел в гостиную и водрузил на стол картонную коробку.

– Глеб! – с ласковым упреком сказала Ирина. – Ну куда же ты ее поставил? Прямо на скатерть!..

Генерал посмотрел на коробку, в его глазах появилось такое выражение, как будто он вдруг увидел что-то очень знакомое и тесно связанное с его прошлым.

Он перевел взгляд на Глеба.

Сиверов непроницаемо молчал.

Ирина почувствовала, что между мужчинами происходит нечто понятное только им двоим.

Генерал открыл коробку. Это была действительно чертовски знакомая коробка: в таких коробках он без малого пятьдесят лет, пока служил в органах, четыре раза в год – на день Победы, на Новый год, на 23 февраля и на День образования ВЧК – получал так называемый «наркомовский паек». Открывая коробку, отставной генерал точно знал, что он найдет там обязательную курицу, запечатанную железной крышкой стеклянную баночку с красной икрой, плоскую синюю шайбу с черной, непременный набор консервов, килограммовый кусок «российского» сыра, балык, брус осетрины, палку сырокопченой колбасы и кулек шоколадных конфет.

«Ну, Глеб, ну сукин сын! Неужто в Конторе добыл?» – взглядом спросил Амвросий Отарович.

Глеб загадочно, как сфинкс, улыбнулся. Жестом фокусника извлек откуда-то складной нож и вручил старику.

Генерал Лоркипанидзе не по возрасту ловким, умелым движением открыл нужное лезвие и начал вспарывать консервные банки.

– Ирочка, – властно сказал он, подавая женщине банку с золотистыми шпротами, – вот так, прямо в банке, поставь на тарелку.

Генерал на мужской манер, крупно, нарезал осетрину, балык и копченую колбасу. Ирина распаковала на кухне сумки, принесенные Глебом из машины, и принялась раскладывать в салатницы изысканные салаты из кулинарии «Венского дома». Анечка хлопотала вместе с ней.

Оставшись одни, мужчины сели у горящего камина и закурили.

– Давно хотел показать тебе одну вещь, – задумчиво проговорил Амвросий Отарович. – Понимаешь какое дело – со скуки я занялся литературной деятельностью…

Он искоса взглянул на Глеба, пытаясь угадать, какую реакцию вызвало это заявление.

– Это интересно, – живо отозвался Глеб. – Человеку с вашей судьбой надо замахиваться не меньше, чем на эпопею.

– Положим, я не Лев Толстой, но старался писать честно. Может, почитаешь?

– С удовольствием, Амвросий Отарович.

Старик сходил в кабинет и принес казенную папку с надписью «ДЕЛО». Так как первоначальные тесемочные завязки давно оторвались, весьма объемная плотная папка была стянута ботиночным шнурком, вдернутым в проколотые шилом дырки.

– Скромничаете, Амвросий Отарович, – улыбнулся Глеб, взвешивая на руке увесистую папку. – Это уже тянет на два тома «Войны и мира».

– Я надеюсь, вы погостите у меня?

– Дня два-три, я думаю, сможем побыть.

– Вот и хорошо, у тебя будет время почитать. Схожу-ка посмотрю, как там мой кабанчик.

Амвросий Отарович ушел на кухню. Оттуда сразу послышались звонкий смех Анечки, приглушенный рокот генеральского баса, беззаботное щебетание Ирины.

Глеб подбросил в камин пару сосновых поленьев, которые тут же затрещали, вспыхнули, и, положив на колени толстую папку, развязал шнурок.

На титульном листе значилось: «Записки старого чекиста».

Глеб узнал слегка пляшущий шрифт генеральской пишущей машинки «Континенталь» 1947 года выпуска.