Тень прошлого - Воронин Андрей

– Да, брат, – сказал Илларион. – Ну и погулял же ты! Мы же договаривались. Ты что, не помнишь?

– Почему не помню? Помню. Так мы же на понедельник договаривались. Или случилось что?

– Так, – произнес Забродов голосом врача, констатирующего летальный исход. – Очень мило. Скажи, пожалуйста: какой, по-твоему, сегодня день недели?

– Воскре… Погоди, погоди… М-мать! – в сердцах воскликнул Балашихин. – Я же на работу проспал!

– Поздравляю, – сказал Илларион. – Добро пожаловать в армию безработных пенсионеров-спецслужбистов.

– Да ну, глупости какие, – небрежно отозвался Балашихин и закашлялся, словно поперхнувшись. – Это все мелочи жизни. Сейчас я туда позвоню, скажу, что буду после обеда.., а можно и отгул взять. Ты как насчет этого дела?

– Гран мерси, – ответил Забродов, – я воздержусь.

– Ну и хрен с тобой, – буркнул Балашихин. – Но ты ведь приедешь?

– Была у меня такая мысль, – не стал отрицать Илларион.

– Давай, жду, – скомандовал Балашихин. – И, если не трудно, прихвати по дороге пивка…

– Заметано, – сказал Илларион.

– Тундра ты, Забродов, – вздохнул Балашихин. – Надо говорить «замазано». Понял – нет, в натуре?

– I'll be goddamned, – с надрывом пообещал Илларион.

– Чего? – не понял Балашихин. Его недоумение позабавило Иллариона: майор отлично владел английским.

– Бля буду, – перевел Забродов, подумав мимоходом, что такое выпадение памяти вкупе с изменившимся голосом выглядит, по меньшей мере, странно. С другой стороны, узнал же Балашихин его.., нет, вряд ли дома у майора сидит кто-то другой и разговаривает его голосом. Ну вот, огорчился Илларион. Стоило только подумать о том, чтобы вернуться к активной профессиональной жизни, как паранойя уже тут как тут…

– А, – сказал Балашихин, – ясно. Это уже деловой базар. Короче, я жду.

Илларион положил трубку, энергично почесал затылок и пошел одеваться.

– Уф, – сказал Гуня, возвращая микрофон в гнездо и утирая с прыщавого лба обильный трудовой пот. – Кажется, пронесло.

Он с трудом умещался в тесном пространстве микроавтобуса, до отказа набитом аппаратурой. Сидевший в соседнем кресле Званцев задумчиво подергал себя за мочку уха и произнес:

– Может быть, пронесло. А может, и нет. Забродов – парень непростой, имей это в виду.

Гуня развел мосластыми руками, давая понять, что сделал все возможное, а остальное не в его власти. От него так разило застарелым потом и грязными носками, что в салоне было нечем дышать. Званцев повернулся к нему спиной, чтобы не видеть его прыщавой физиономии, взял микрофон и набрал на пульте номер.

– Везите, – сказал он, когда ему ответили, и отключился.

С облегчением покинув провонявший Гуней микроавтобус, Званцев пересел в поджидавший его «Мерседес».

Запустив двигатель, он ненадолго задумался, теребя мочку уха, потом решительно тряхнул головой и тронул машину с места.

…Спустя сорок минут Илларион Забродов загнал «Лендровер» на асфальтированную площадку перед высотным зданием недавней постройки. Быстрым взглядом оценив расстояния между окнами, красный облицовочный кирпич, обилие стеклопакетов, зеленой металлочерепицы и архитектурных излишеств, придававших шестнадцатиэтажной коробке некий готический акцент, Забродов покачал головой и вслух произнес:

– Кучеряво.

Он не стал прикидывать, сколько может стоить квартира в таком доме: и без того было ясно, что много. Что же это за работа такая, подумал он, за которую столько платят?

Площадка была заставлена автомобилями, ни один из которых, насколько мог судить Илларион, не был старше четырех-пяти лет. Если все эти машины принадлежали жильцам, то Иллариону оставалось только пожалеть о том, что он не был домушником.

Запирая дверцу своего «Лендровера», который в таком окружении смотрелся как паровоз на гоночном треке, Илларион заметил отъезжавший со стоянки ярко-красный джип «Мицубиси», автоматически запомнив номер.

Провожая джип глазами, он усмехнулся, подумав, что его паранойя продолжает развиваться, однако не стал спорить с собственным подсознанием. Он мог сколько угодно игнорировать странности, имевшие место в состоявшемся недавно телефонном разговоре, но внутренний сторож, который никогда не засыпал, уже развил лихорадочную деятельность внутри его черепной коробки, и Илларион ему не препятствовал: этот не в меру осторожный субъект уже много раз спасал ему жизнь, начиная вопить и звонить во все колокола, когда, казалось, ничто не предвещало опасности.