Слепой Орфей - Мазин Александр

• Ой-хо! Ой-хохо!
• Скачет милка высоко,
• Легки ножки пляшут,
• Нету милки краше!

Наконец ведьма изловчилась совладать с руками-ногами да сотворить противные чары. Пыхтя и отдуваясь, она плюхнулась в деревянное креслице и злобно плюнула в сторону обидчика. Не достала.

– А ты мне подначки не кидай! – ухмыльнулся ведун.– Я те не мужик черный.

– Сподтишка меня достал! – обидчиво прохрипела ведьма.– Другой раз ужо поплачешь!

– И другой раз, и третий! – Дедко захихикал.– Ладноть, чё нам с тобой рядиться, праздник губить? Пошутил я. Посчитаемся, не серчай!

– Ыть тебя, старый! – Хозяйка махнула рукой.– Посчитаемся! Уймись! За него от,– кивок на Бурого,– все долги с тебя вон!

Встала, обняла голову отрока, проворковала на ушко:

– Пусть энтого Дедку лиховина пожрет, брось его! Останься со мной! Нежить тя, холить да ласкать буду, как никто!

– Чё, шепчет с ней жить? – поинтересовался Дедко.– Ты ее слушай-слушай, так бестолком и помрешь. Да я ить тебя и не оставлю! – Встал, поклонился: – Благодарю, мать, за угощенье да наученье. Время – в дорогу, к своему порогу. Пойдем, малый! – и вышел.

Бурый встал. Ведьма фыркнула, обняла его, прижалась мяконько:

– Приходи ко мне, слышь, приходи! Как надумаешь, только в лес выдь да меня вспомни. И ступай, куда ноги ведут. Без дороги ко мне и придешь.

– Малый! – донеслось уже со двора.– Сколь тебя ждать!

Ведьма еще крепче прижалась, присосалась губами к губам, но оторвалась почти сразу, явно нехотя.

– Старый козел! – проворчала. И тут же ласково добавила: – Не забывай меня, Бурый, слышь, не забывай!

– Не забуду! – пообещал он, не лукавя.

Когда ступил на залитый весенним солнцем двор, Дедко был уже за воротами. Черепа на кольях понуро глядели в стороны.

Пока шел через просторный двор, услыхал позади топоток. Повернулся – и обомлел. Тяжким скоком летел на него ведьмин мишка. Отрок перепугаться толком не успел, как вскипело внутри властное, толкнуло вперед. А мишка встал на задние лапы, передними над головой затряс. Кобели с боков подскочили, залаяли. Тут до Бурого дошло: провожают его.

– Сядь! – махнул он мишке.

И зверь, рыкнув, упал на четыре лапы, пихнулся огромной башкой. Бурый запустил пальцы в жесткий клочковатый мех. Один из кобелей тут же взгромоздил лапы на медвежью холку, лизнул отрока в лицо.

– Брысь, шелудивые! – гаркнул из-за ворот Дедко.– Сколь мне ждать, Бурый?

Ведьмины звери отпрянули, а отрок, махнув на прощанье дивному дому, потрусил за ведуном, туда, где пел встревоженный весной лес.

Глава шестая

Морри-разум понемногу постигал суть тех, кого взял под себя. Некоторые из них напоминали воев, дружинных, из тех, что ходят под князем и уходят из-под князя, если тот погиб или не по нраву. Когда под князем, вои бьются за него и выколачивают для него оброк. Когда сами по себе, то и бьются они сами за себя, по-разбойничьи, и дань выбивают тоже, поскольку сызмала привычны лишь к сече. И пускай за тысячу лет оружие поменялось, но те, кто убивает, всегда не такие, как те, кто пашет землю. Морри-разум понимал воев и знал, как с ними управиться. В прошлом, еще в добессмертные времена, он управлялся с ними быстро и ловко, иногда помогая, иногда отказывая в помощи, но неизменно давая понять: он, ведун, неотвратимее, чем гнев князя или кровная месть. Он опаснее любого врага. И страшнее. Так учил его Дедко. Вои – они под владыками, а владыки – под богами. Ведун же – сам. Потому что ведает. Потому что – уводит.

* * *

Бурого разбудил звук шагов снаружи. Он замер, прислушиваясь. Храп Дедки на соседней лавке мешал слушать, но одновременно успокаивал. А время было нехорошее – между восходом и полуночью.

Кто-то шастал под дверью, но Бурый не встал, лежал, будто овечья шкура, которой накрыт,– защита.

К одним шагам прибавились другие, погромче, поувереннее. И еще одни. Не зверь, не нежить – люди. Кто? Воры? Дедкины недруги?

У двери, не запертой по Дедкову обыкновению, шаги замешкались. Теперь Бурый слышал уже и дыхание. Точно трое. Дедко храпел во всю мочь.

Бурый осторожненько скинул овчину (холодно, однако, давно прогорело в печке) и как был, без всего, приготовился нырнуть под лавку.

…Удар твердого сапога с гуком распахнул ветхую дверь, три могучие фигуры ввалились в избенку. Ввалились, встали плечо к плечу, острые навершия шеломов – под низкий потолок, ручищи – на мечах. Снаружи – луна, а в избенке, ясно, темень. Ничего не видать простому глазу.