Я вернусь... - Воронин Андрей

Номер Лузгина не отвечал, и это было странно. В душу Зимина опять закралось нехорошее предчувствие, но он поспешно его отогнал и набрал номер адвокатского мобильника.

На сей раз Лузгин ответил. Судя по голосу, он что-то жевал.

– Ты почему не в конторе? – без предисловий зашипел в трубку Зимин. – Ты что, забыл?.. Где тебя носит?

Странно, но Лузгин сразу понял, кто его беспокоит, хотя Зимин не говорил, а шипел от душившей его бессильной ярости. "Струсил, – стучало у Зимина в мозгу. – Струсил, ублюдок, спрятался, залег на дно!"

– Ничего я не забыл, – обиженно ответил адвокат. – А где меня носит... В Первой Градской, в травматологии! Ногу я сломал, представляешь? Двойной перелом левой голени, как тебе это нравится? Гололед! Подошел к машине, поскользнулся да так под машину и уехал. Лбом об дверцу треснулся...

– Дверца цела? – с отвращением процедил Зимин.

– Как бы не так, – фыркнул адвокат. – Вот такая вмятина! Я, пока на тротуаре валялся в ожидании "скорой", прикинул: на сотню баксов потянет ремонтик-то! Это не считая убытков от вынужденного простоя...

– Плевал я на твои убытки, – перебил его Зимин. – С нашим делом что?

– А что ему будет? Клиенту я позвонил – сам, лично, не через секретаршу. Извинился, все объяснил. Он человек воспитанный, вежливый, посочувствовал мне, просил выздоравливать поскорее и обещал подождать. Очень я ему понравился.

– Это потому, что он дурак, – сказал Зимин.

– Не спорю, – ответил адвокат и тихонько охнул.

– Ты чего охаешь? – спросил Зимин.

– Нога, – проворчал адвокат. – Ногу побеспокоил...

– Врешь ты все, по-моему, – подозрительно сказал Зимин. – Ни в какой ты не в больнице, а на даче у себя, со своей секретуткой. Прячешься, Андрей Никифорович?

– Что за глупости? – возмутился Лузгин. – Что ты себе позволяешь? От кого я, по-твоему, прячусь? Уж не от тебя ли, Семен Михайлович? Много на себя берешь! Не веришь мне, так не поленись, набери номер Первой Градской, проверь. А заодно спроси там, не примет ли тебя хороший психиатр. По поводу паранойи в начальной стадии.

– Почему "там"? – опять насторожился Зимин. – Если ты в больнице, то с твоей точки зрения "там" – это "тут". В терминологии путаешься, господин стряпчий? Совсем заврался?

– "Тут" – это у меня в палате, – сдержанно ответил Лузгин. – А "там" – это в справочном бюро, куда ты позвонишь, когда перестанешь клевать мне мозги. Какая муха тебя укусила?

– Не люблю совпадений, – проворчал Зимин. Он поднял глаза и увидел долговязого ценителя поэзии. Тот уже был здесь – стоял, нетерпеливо переминаясь, перед запертой дверцей и, сложившись пополам, заглядывал в запорошенное снегом окошко. – Прямо как ты, – добавил он и потянулся через соседнее сиденье, чтобы открыть дверцу. – Ладно, выздоравливай. У меня тут дела, я потом тебе перезвоню.

– Можешь не напрягаться, – буркнул Лузгин. – Очень ты мне нужен со своими звонками!

Зимин прервал связь и раздраженно бросил телефон на заднее сиденье. Калека, черт бы его побрал! Инвалид умственного труда...

– Привет, – усаживаясь рядом с Зиминым, сказал долговязый. – Дела решаешь? Базары трешь?

Зимин покосился на него с холодным удивлением, как на говорящего таракана.

– Что-то ты сегодня больно разговорчивый, – сказал он тоном, который, по идее, должен был сразу поставить долговязого на подобающее ему место. – К чему бы это?

– К дождю, наверное, – даже и не подумав становиться на место, ухмыльнулся долговязый. – Я, конечно, могу и помолчать, только не было бы хуже...

– Черт, – ни к кому не обращаясь, уронил в пространство Зимин. – И этот туда же! Вы что, сговорились сегодня?

– Ни с кем я не сговаривался, – возразил долговязый. – А что именно сегодня, так это ты сам виноват. Я тебя, между прочим, уже почти сутки разыскиваю. Опять, небось, зелье свое готовил? Звоню, звоню – никакого эффекта!

– Так, – упавшим голосом сказал Зимин. – И ты, значит, тоже? Ну, я же говорю: сговорились! И что у тебя за новости? Поганые, надо полагать?

Долговязый вынул сигареты и закурил, даже не подумав спросить у Зимина разрешения. Растаявший снег капельками поблескивал на его длинных и волнистых каштановых волосах, собранных на затылке в перехваченный кожаным шнурком хвост. Талая вода блестела и на его длинном, немного смахивающем на лошадиную морду лице, и долговязый, раскурив сигарету, вытер лицо ладонью.

– Поганые? – переспросил он, выдержав драматическую паузу. – Это кому как. Кому поганые, а кому – чистый, не облагаемый налогом доход. Мне, например. Большой доход, понял?