Последний самурай - Воронин Андрей

— Как дела? — не представляясь, спросил Иларион, когда на том конце провода сняли трубку.

Слышимость была отвратительная, и ему с трудом удалось разобрать ответ генерала Федотова, смысл которого сводился к тому, что дела — как сажа бела, но, в общем, все более или менее под контролем.

— Ясно, — сказал Иларион. — А как насчет чемодана? По поводу чемодана генерал сказал, что с тех пор, как Иларион ушел из учебного центра, там готовят остолопов, которым только бабки в подворотне сшибать. «И вообще, доверительно сообщил генерал Илариону, — пропади оно все пропадом! Правильно ты сделал, что ушел.»

— Понятно, — сказал Забродов. — Упустили.

— Вот тебе — упустили! — сказал генерал. Иларион не мог его видеть, но готов был спорить на что угодно, что Федотов сопроводил эти слова неприличным жестом. — Если бы упустили! Того, кто сбежал, можно хотя бы ловить, а тут… Взяли с поличным — сидел в номере на десятом этаже и давил на кнопку, как лабораторная крыса в клетке. Представляешь, этот урод, похоже, даже не знал чем занимается… А когда я ему объяснил, он возьми да и нырни головой в окошко! Вот и допрашивай его теперь…

— Туда ему и дорога, — подумав, сказал Иларион. — Зачем вам все эти сложности: допросы, представители посольства, экстрадиции всякие… Имя-то у него было?

— Эдогава Тагомицу, — сказал генерал. — Эдогава — фамилия, Тагомицу имя. Вечно у них все шиворот-навыворот. Даже гайки и те с левой резьбой. Ты понял? Расслышал? Эдогава Тагомицу!

— Да понял я, понял, — сказал Иларион. — Не надо так орать, слышимость улучшилась.

— Да, действительно, — сказал генерал. — Сам-то как?

— Как в сиропе, — ответил Иларион. — Осматриваюсь. Крабы здесь знаете какие? Не крабы — звери. Голыми руками не возьмешь. Лично я к такому без пистолета ни за какие коврижки не подошел бы.

— Тебе что, говорить неудобно? — догадался Федотов. — Ты откуда звонишь?

— Из отделения милиции, — порадовал его Иларион. — Меня тут прихватили как подозрительного типа.

При этих словах Слепаков, который внимательно прислушивался к разговору, спрятавшись для приличия за газету, выглянул из своего укрытия, сделал умоляющее лицо и приложил ладонь к сердцу. Забродов окинул его холодным равнодушным взглядом и отвернулся.

— Развлекаешься, — ворчливо констатировал Федотов.

— Работаю по плану, — возразил Иларион.

— У тебя это одно и то же. Ты там не очень… того. А то тут некоторые за тебя волнуются.

— Ну да? — сказал Иларион. Глаза у него потеплели при воспоминании о Нине, но он тут же нахмурился: расслабляться было нельзя. — Некоторым наилучшие пожелания. Пусть не беспокоится, я тут как у Христа за пазухой. А как…

Он не договорил, но генерал понял его с полуслова.

— Мещеряков? Очнулся и передает тебе привет. Он быстро идет на поправку, даже врачи удивляются.

— Врете ведь, — сказал Иларион.

— Генералы не врут, — обиделся Федотов. — В самом крайнем случае генералы несколько искажают факты в интересах дела.

— Несколько — это сколько?

— Сколько надо… Да ты не волнуйся, с ним все в порядке. В сознание он, правда, еще не приходил, но врачи им действительно довольны. Тебе не об этом сейчас надо думать.

— Об этом, об этом, — сказал Иларион. — О чем же еще? Черта с два я бы сюда поехал, если бы не это. Тут наш общий знакомый сильно прокололся. Не надо было ему этого делать.

— Грешно это, конечно, — вздохнул Федотов, — но я до сих пор не нарадуюсь, что Андрея подстрелили. Если бы не тот случай, если бы ты не взъерепенился… Знаешь, на что сейчас был бы похож центр Москвы?

— Догадываюсь, — сказал Иларион и положил трубку.

Старый черт, подумал он, кусая губы и старательно отворачиваясь от Слепакова, чтобы тот не увидел его лица. Не нарадуется он… Что наша работа с людьми делает! Да что там работа… Генеральские звезды — вот где главная-то зараза! Человек начинает мыслить широкими категориями: один-два покойника для него — тьфу, чепуха в пределах статистической погрешности, а вот сто тысяч — это уже ощутимо. Да и то он еще станет разбираться, ради какой цели эти сто тысяч положили: дескать, если цель велика, то за нее и миллиона не жалко…

Сержант принес сигареты — полтора блока без трех пачек и три пачки другого сорта, надо полагать в возмещение ущерба. Распечатанный блок он нес осторожно, как взведенную мину, держа его как можно дальше от себя. Иларион не глядя распечатал пачку, сунул в зубы сигарету. Сержант торопливо забренчал коробком, зачиркал спичкой и поднес ему огня. «Зря я так», подумал Иларион, дымя сигаретой и по-прежнему старясь не смотреть на милиционеров.