Смертельный аромат № 5 - Тарасевич Ольга

Но что-то уже тогда неуловимо изменилось в их отношениях. Нет, внешне все оставалось по-прежнему: жаркие объятия, визиты к друзьям, прогулки. Но иногда в глазах Боя появлялось такое виноватое выражение, что Габриэль мысленно убеждала себя: «Мне показалось. Все хорошо. Просто показалось…»

Наверное, уже тогда Бой принял решение жениться на девушке из хорошей семьи. Он решил, что Габриэль ему не подходит. Пятно на собственной биографии удачно замаскирует титул. Это было единственное, чего Габриэль не могла ему дать. Он убивал свою любовь с такой же холодной расчетливостью, как совершал сделки. Ему было больно и стыдно. Бой хотел сделать прощальный подарок. И ему нужно было остаться в Париже одному, чтобы присмотреться к благородным девушкам.

Но все это Габриэль поняла уже позднее. Тогда ей казалось: чудесная сказка, в которую привел ее Бой, не закончится никогда.

Они уехали в Биарриц, и Габриэль упивалась его любовью, не зная, что это было прежде всего чувство вины.

– Здесь можно повторить успех Довиля, – сказал Артур во время прогулки по набережной. – Даже его превзойти.

Габриэль прикинула: а ведь Артур прав. Неподалеку от Биаррица уже начинается Испания, а это означает и наличие богатых клиенток, и широкий выбор тканей, которых теперь днем с огнем не сыщешь в Париже.

Никогда Биарриц не видел портниху, жившую в такой роскоши. Артур снял виллу, огромную, изысканную. Настоящий замок, с просторным внутренним двориком и белыми каменными ступенями, ведущими прямо к пляжу. Впервые увидев резные башенки здания, ослепительно белоснежные на фоне синих волн, Габриэль, как ребенок, захлопала в ладоши и повисла на шее Боя.

Первый этаж виллы занял Дом мод Шанель. Увлеченная работой, Габриэль отмахивалась от доходивших до нее сплетен о романах Артура. Он приезжал, он говорил о любви – и это главное. Люди всегда завидуют чужому счастью. C est la vie, такова жизнь.

Любовь мешает работе. Но разлука – о, это муза, это вдохновение, это источник невероятной энергии. Никогда прежде Габриэль не экспериментировала с такой смелостью. Она украшала широкополые черные шляпки с донышком, делавшие женскую головку изящной и хрупкой, соболиным жгутом. Она придумала V-образный вырез горловины, обнажавший шею. У ее платьев исчезла талия, ткань свободно струилась по телу, схваченная у бедер легким шарфом. Chanel’s charming chemise dress,[8] – писали про ее модели американские журналы мод.

Биарриц принес ей столько денег, что Габриэль с удивлением поняла – она может без труда вернуть все долги Артуру. И при этом вся ее империя, в которой трудится уже более трехсот работниц, ничуть не пострадает.

Боя новость не обрадовала, и позднее, опять-таки позднее, Габриэль поймет почему. Он планировал жениться. И все же хотел сохранить ее. Он думал, что из-за денег она не сможет его покинуть. А если все долги возвращены – какой спрос.

Ее любимый. Такой настойчивый. Такой целеустремленный. Он все делал очень и очень тщательно. Слухи о его романах полностью подтвердились. Габриэль больше не могла оставаться на бульваре Мальзерб. Она перебралась на рю Камбон, где приобрела еще несколько зданий, и, чтобы не сойти с ума от ревности и обиды, вновь занялась работой.

«Он обо мне еще услышит! И пожалеет, что так со мной обошелся», – думала Габриэль, и иголка колола пальцы. Выступали маленькие капли крови, пачкавшие ткань, но разве это имело значение, когда разбито сердце, надежды, любовь, все-все…

Стиснув зубы, Габриэль настойчиво искала новую идею, которая покорит женщин и принесет ей сотни тысяч франков. И эта идея нашлась!

Призраки прошлого, нищее детство, простые ремесленники – они опять терзали ее сны. Конечно – Габриэль столько думала о том, что, если бы ее отец не был таким пройдохой, жизнь сложилась бы совсем по-другому. Но после одного из таких мучительных кошмаров она вдруг поняла. Одежда. Простые люди всегда ценили в ней прежде всего ткань. Она должна быть прочной. Надежной. Если разыскать такую – Париж вновь будет удивлен. И никто до этого не додумается, ни Пуаре, ни Ворт, ни Дусе.[9]

На складе у одного из поставщиков, Родье, нашлось именно то, что нужно. Бежевые рулоны джерси, многочисленные, никому не нужные, они просто лежали и покрывались пылью. Глупый торговец даже не хотел к ним подводить свою клиентку!

Когда Габриэль все же настояла, толстяк Родье забормотал оправдания:

– Это машинная вязка. Мы рассчитывали, что из ткани можно будет изготовить костюмы в английском стиле для молодых господ, любящих прогулки на свежем воздухе. Но они сочли ткань слишком грубой. К тому же джерси морщится, из нее практически невозможно что-либо сшить.

– Я забираю все ваши запасы и делаю заказ на дополнительную поставку!

У изумленного Родье даже выпал монокль. Уверена ли мадемуазель, что хочет купить ткань? Ее даже мужчины посчитали слишком жесткой! А ведь мадемуазель шьет для женщин!

– Я забираю все ваши запасы, – решительно повторила Шанель. Торговец начинал раздражать ее своими причитаниями. А ведь мысленно она уже почти закончила конструировать редингот, доходящий да середины юбки, строгого, почти мужского покроя. – И позаботьтесь о дополнительном изготовлении именно такого материала!

Успех превзошел все ожидания Шанель. Казалось, за новеньким рединготом к ней сбежались все парижские дамы. И их уже не волновало, что такая вещь есть у половины Парижа.

– Мода, – назидательно твердила Габриэль глупеньким швеям. Ах, сколько усилий пришлось приложить, чтобы убедить родителей отпустить своих молоденьких дочурок в Париж! – должна выходить на улицы. Но, запомните: она никогда не должна приходить оттуда…

Она философствовала, подсчитывала доходы и изо всех сил старалась казаться веселой. Пусть Артур знает – она богата и счастлива. Габриэль почти поверила в эту историю, как верила в сотни других, придуманных от отчаяния и безысходности. А потом на рю Камбон пришел Бой. И хотя газеты уже писали о его помолвке, и хотя Габриэль сотни раз уверяла себя, что любовь к Артуру прошла, все изменил лишь один, но такой нежный, до головокружения, поцелуй.

Обнявшись, они в каком-то пьяном угаре пошли на набережную Бийи и сняли квартиру, окна которой выходили на Сену и Трокадеро. В ней пахло ванилью и шоколадом. Безумие продолжалось.

– Я люблю тебя. Я разорву помолвку. Прости, – твердил Бой.

Как можно не поверить в то, во что хочется верить больше всего на свете?!

Но Артур все равно женился. Они ненавидели друг друга. И снова любили . Его жена родила одного ребенка и ждала другого. Шанель глушила боль работой. И в конце концов согласилась на все. Артур вошел в нее так глубоко, крепко, мучительно, что проще было бы умереть, чем жить без него.

Эти мучения были взаимными. Накануне Рождества Артур уехал на Средиземноморье, обещал подыскать домик и поселиться там с Габриэль. Она то верила его словам, то вновь сомневалась. А что, если Бой на самом деле отправится в Канн? Там теперь живет его жена, у нее вот-вот родится второй малыш, любимый хочет просто провести безмятежную рождественскую неделю в кругу семьи.

Но Артур был так убедителен, когда говорил о совместных планах! Надо верить. Подождать осталось совсем немного. Они еще будут вместе, будут счастливы, как в старые добрые времена.

Потом ужасно, невыносимо заболела голова. И во рту появился привкус крови.

– …Габриэль, – Леон робко тронул ее за руку, и Шанель заметила: автомобиль стоит у ворот гостиницы. Вокруг раскидистые зонтики пальм. Они уже в Средиземноморье. – Мы в дороге больше десяти часов. Нам надо хоть чуть-чуть отдохнуть.

– Конечно. Сними номер и поспи немного.

– А ты?

– Я останусь здесь.

– Здесь?

Габриэль промолчала. Как можно спать, если Артур мертв? Как можно жить…

Она не знала, сколько отсутствовал Леон. Час или целую вечность.

Де Лаборд сел в машину и с отчаянием хлопнул по рулю ладонью.

– Плохие новости. Его уже положили в закрытый гроб. Но мы еще успеем на похороны. Его будут хоронить в Фрежюсе.

– Я не поеду на похороны, – тихо сказала Шанель.

– Габриэль! Как же так?!

– Я не поеду на похороны! Я не могу смотреть, как меня закапывают в землю! Бой будет жить!

Леон застонал:

– О, Коко…

В Каннах Габриэль попросила отвезти ее на место аварии. Дождавшись, пока Леон отъедет, она подошла к сгоревшему остову машины Кейпла. И долго гладила обуглившийся металл. Водопад слез не принес ей облегчения…

Закончив пересказывать содержание разговора со следователем Ковалевым, Лика Вронская перегнулась через стол и отломила кусочек лежащей перед Ирой Сухановой шоколадки.

В кои-то веки подруга перед тем, как зашелестеть фольгой, не закрыла на ключ дверь своего кабинета. Причины такой конспирации Ира объясняла просто: «Я требую от девочек следить за собой. И если я буду объедаться сладким – кто прислушается к моим словам?» Лика недоумевала. Ведь Ира не модель, а высококлассный менеджер, пара лишних сантиметров в талии на ее работе никак не отразится. Но Ира, требовательная к окружающим, была так же беспощадна к себе.