Высокая вода - Леон Донна

В самом начале четвертого он перешел Академический мост и повернул влево к кампо Сан-Вио и дальше к студии Леле. Когда он прибыл, художник был там. Взгромоздившись на стремянку, с фонарем в одной руке и пассатижами в другой, он копался в напоминающей кучу спагетти путанице электрических проводов в нише над дверью в заднюю комнату. Брунетти так привык к виду Леле в его костюмах-тройках в мелкую полоску, что, даже стоящий на верхушке лестницы, тот не выглядел нелепо. Глядя сверху, Леле приветствовал его:

– Ciao, Гвидо. Подожди немного, сейчас я тут соединю. – Говоря это, он положил фонарик на верхушку лестницы, зачистил один провод, скрутил его с другим, потом вынул из заднего кармана бобину черной изоленты и обмотал все это. Кончиками пассатижей он заправил провод в сплетение остальных. Потом, глянув на Брунетти, сказал:

– Гвидо, пойди в кладовку и вруби ток.

Подчинившись, он зашел в кладовую и немного постоял в дверях, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте.

– Сразу налево! – крикнул Леле.

Повернувшись, он увидел на стене большой электрический щиток. Он нажал на рычаг главного рубильника, и кладовка внезапно наполнилась светом. Он опять подождал, на сей раз чтобы глаза привыкли к яркому свету, потом вышел обратно в основное помещение студии.

Леле уже слез со стремянки, ниша над дверью была закрыта панелью.

– Придержи дверь, – сказал он и пошел навстречу Брунетти с лестницей в руках. Быстро убрал ее в заднюю комнату и появился оттуда, отряхивая пыль с ладоней.

– Pantegana, – пояснил он. Слово это, которым в Венеции называли крыс, делало их какими-то очаровательными и домашними. – Приходят и жрут изоляцию.

– Не можешь их потравить, что ли? – спросил Брунетти.

– Да ну, – фыркнул Леле. – Они любят яд еще больше, чем пластик. Они от него балдеют. Я даже не могу больше держать картины в кладовой: приходят и жрут холст. И дерево.

Брунетти машинально поглядел на картины, развешанные по стенам студии, написанные яркими красками виды города, полные света и энергии Леле.

– Нет, эти в безопасности. Они слишком высоко. Но я боюсь, что как-нибудь приду и обнаружу, что эти мелкие сволочи подтащили ночью стремянку и все полопали.

Хотя Леле говорил со смехом, серьезность ситуации была очевидна. Он бросил пассатижи и изоляцию в стол и повернулся к Брунетти:

– Ну ладно, о чем ты хочешь поболтать по-полицейски?

– О Семенцато из Дворца дожей и о китайской выставке, проходившей там несколько лет назад, – выложил Брунетти.

Леле ворчанием подтвердил, что понял, и, пройдя по комнате, остановился под кованым настенным канделябром. Потянувшись, он отогнул один из листообразных завитков немного влево, отступил, изучая результат, потом потянулся, чтобы еще немного добавить изгиба. Довольный плодами своего труда, он вернулся к Брунетти.

– Он в музее лет восемь, этот Семенцато, и смог устроить довольно много международных выставок. Это значит, что он завел хорошие отношения с музеями или их директорами за рубежом и знает массу людей во множестве мест.

– Еще что-нибудь? – спросил Брунетти нейтральным тоном.

– Он хороший администратор. Он нанял несколько отличных людей и привез их в Венецию. Двух реставраторов он чуть ли не похитил из Курто и много сделал для того, чтобы иначе рекламировать выставки.

– Да, это я заметил. – Временами Брунетти казалось, что Венеция превратилась в шлюху, которой навязывают разных клиентов: сначала царице морей предлагалось лицо с финикийской стеклянной серьги, глядевшее с тысячи постеров, потом его быстро сменил портрет Тициана, который в свою очередь был вытеснен Энди Уорхолом, а того быстро изгнал кельтский серебряный олень. Музеи наляпывали свои афиши на все более или менее годные для этого поверхности, сражаясь за внимание и деньги туристов. Что будет дальше, задумался он, футболки с Леонардо? Нет, они уже есть во Флоренции. Глаза бы его на все это не смотрели!

– Ты сам его знаешь? – спросил Брунетти, задаваясь вопросом, не в этом ли причина необычной для Леле сдержанности.

– А, ну мы встречались несколько раз.

– Где?

– Музей несколько раз приглашал меня, чтобы оценить предметы из майолики, которые им предлагали, подлинные они, по моему мнению, или нет.

– И тогда ты с ним встречался?

– Да.

– Что ты лично думаешь о нем?

– Он кажется очень приятным и компетентным.

Брунетти это надоело.

– Брось, Леле, это же неофициально. Это я, Гвидо, спрашиваю тебя, а не комиссар Брунетти. Это я хочу знать, что ты о нем думаешь.