Стикс - Андреева Наталья

— Прекрати! Ты врешь мне!

— Я?! Вру?! Да ты душу мне всю вынул! Если бы не ты, я бы так замуж вышла! Так вышла! За миллионера! За Рокфеллера! За…

— Что ж не вышла-то?

— Да из-за тебя, придурка! Теперь уж точно, полный придурок! «Мерседес» пятисотый! Ха!

— Вот теперь я вспомнил. Все вспомнил.

Он вскочил, надел пиджак, сжал кулаки. Крепко сжал. Пузырь надавил на горло, и слова сами собой сочились из трещины в нем наружу:

— Я вспомнил. Меня тошнит. Да-да. Давно тошнит. От ваших длинных ног, больших грудей, от духов, от куриных мозгов. От любви к халяве и дорогим побрякушкам. От похоти кошачьей и кошачьей никчемной сути. Ото лжи, которой вы меня всю жизнь травите, словно ядом. От лживой любви. Вам всем нужны только мои деньги и мое тело. И то и другое устраивает. А на душу мою плевать. Всем плевать на мою душу. Но не дождетесь. Вон! Не дождетесь. Ни меня, ни моих денег.

Он выбежал в прихожую, выкрикнув все это, повернул ключ в замке, резко распахнул дверь. Сквозь рыдания Леся прокричала ему вслед:

— Да нету тебя никаких денег! Нет!!!

Он пришел в себя на улице, когда легкий летний ветерок облизал лицо. Облизал — и понесся дальше, забавляться с зеленой листвой деревьев. Но стало легче. Пузырь медленно опускался на свое прежнее место, грудная клетка сжималась, дыхание становилось реже. «Да что это я? Что это со мной? Откуда это? И при чем здесь Леся?»

Этот монолог, который он только что в запальчивости выдал, к Лесе не имел никакого отношения. Слова, тщательно отобранные из сотен, тысяч других слова, отсортированные так, чтобы остались самые обидные слова, проговариваемые им про себя так часто, что затвердели напрочь, камешек к камешку, замазанные цементом жгучей обиды, — эти слова так и остались в памяти. Он, похоже, долго готовил свою речь, но сказать ее так и не успел. И вот теперь под руку подвернулась Леся. Так почему именно ей? Что такое она вызвала в душе, что он все-таки сказал это?

…Он шел к Зое. Инстинктивно чувствовал, что в такой момент обязательно нужно к ней. Поднялся на второй этаж, сунул руку в карман, нащупал ключ от квартиры, открыл дверь. Она не ждала. Хотя ужин был готов, квартира убрана, вместо домашнего халата надет хороший брючный костюм бежевого цвета. Вообще, не так уж она была некрасива, Зоя. Просто такие женщины ему никогда не нравились. Не присматривался к ним, и все. А волосы у нее оказались не крашеные, свои, светлые, чуть выгоревшие на солнце.

— Ты?!

— Я с работы. Пойду руки помою.

— С работы и — сюда?!

— По-моему, я здесь прописан. — Он даже слегка обиделся.

— Это все? Только прописка тебя заставляет появляться иногда в этой квартире? И мои дети?

— Наши.

— Послушай, я вот сижу здесь весь день, сижу, думаю, думаю. Времени свободного много, дети на даче, и получается, что все оно заполнено тобой, мыслями о тебе. Голова просто распухла от этих мыслей. И вот что решила: никакого сначала не будет, если ты будешь поступать, как раньше. Хватит. От тебя снова пахнет чужими духами, очень мне знакомыми. Стоило с того света возвращаться.

— Откуда ты знаешь, что я был там, на том свете? — тихо спросил он.

— Чувствую. Я всего тебя чувствую.

— Не будет как раньше, Зоя. Я зашел к ней, потому что хотел узнать одну очень важную для себя вещь. Но ночевать я там не хочу. И в выходные мне больше всего на свете хочется поехать к детям. С тобой.

— Что? Что ты такое говоришь?!

— По-моему, это самая естественная на свете вещь.

И в ее удивленно распахнутых глазах он совершенно отчетливо увидел все тот же немой вопрос: «Кто ты теперь? Кто ты?!»

ДЕНЬ ПЯТЫЙ

Утро

Он проснулся очень рано, в шесть часов. Хотелось успеть сделать многое за этот день. Пятый день, который он записал потом в актив своей новой жизни. Теперь все прожитое время он делил именно так, на две графы: актив и пассив, сделал, что хотел, и не успел сделать.

Это утро он хотел начать с гимнастики и пробежки. Встал тихонечко, стараясь не разбудить Зою. Поздно вечером они помирились окончательно, и снова была ее страстная, молодая, похожая на вновь народившийся месяц любовь, и его молчаливое согласие: жалко, что ли? Он чувствовал, что месяц этот будет с каждым днем все полнее и полнее, будет зреть и зреть, потом воссияет огромной, ослепительной луной, и ночи его станут такими светлыми и яркими, какими никогда не были раньше.