Стикс - Андреева Наталья

Теперь Самойлова смотрела на него, явно кокетничая. Он снова стал совать ей в руки денежную купюру:

— Возьмите.

Татьяна Евгеньевна несколько раз сказала «нет, нет, нет» явно для приличия, потом вдруг быстро схватила деньги и сунула их в карман халата. После этого она совершенно успокоилась, вздохнула с облегчением и поставила на плиту чайник:

— Варенья клубничного хотите? Внукам наварила да себе баночку. Пенки вот остались.

— Пенки?

Оказывается, он очень любил пенки с клубничного варенья. Намазал то, что Татьяна Евгеньевна подала в большой глиняной кружке, на кусок белого батона, с наслаждением откусил, запил чаем. Она вздохнула:

— Сын тоже… Любит очень пенки с варенья. Растишь их, растишь, а они… — Самойлова махнула рукой, потом спохватилась: — Так вам, значит, сначала рассказать?

— Да. Пожалуйста. Если не трудно.

— Как странно! Сначала вы пришли, я рассказала, тряслась вся. Хотя чего ж теперь трястись? Лет-то сколько прошло! Потом этот Сидорчук пришел, так я уж спокойнее. По второму-то разу легче. А теперь и вовсе как сериал буду пересказывать. Врач, который маму вашу кесарил, умер давно, нянечка еще раньше, анестезиолог переехал в Москву много лет назад. Выходит, одна я осталась. Только не пойму, к чему вам все это?

— Не знаю. Вы расскажите, а я попробую понять к чему.

ДЕНЬ САМЫЙ ПЕРВЫЙ

В ночь с тридцать первого декабря на первое января

Инночка Мукаева вот уже с неделю лежала в роддоме на сохранении. Врачи все ходили каждый день к ней в палату и решали: кесарить, не кесарить? В те времена это было явлением редким, рожали женщины в основном сами, и брать на себя лишнюю ответственность никто из врачей не хотел. А ну как что случится с молодой девчонкой? Показатели в Р-ском роддоме были хорошие, и это являлось предметом гордости местного начальства.

Еще больше волновал Инночкин огромный живот. Вроде двойню у нее в родне никто никогда не рожал, а про отца ребенка спросить боялись, по слухам, девочка пережила настоящую трагедию, когда узнала, что беременна. А меж тем гинеколог Щукин ясно прощупывал две головки, но девушку пока пугать боялся. Неделю она лежала в больнице, и неделю все уговаривали Инночку не отказываться от ребенка.

— Все равно оставлю здесь! Оставлю! — упрямо твердила она.

Родители Мукаевы, люди нерешительные, больше всего на свете опасались, чего ж это люди скажут? Они так и жили всю жизнь с оглядкой на людей, тихие, неприметные, растерянные теперь неожиданной бедой, свалившейся на отличницу-дочь. Никогда не было с Инночкой проблем, училась без всякого контроля со стороны родителей на одни пятерки, домой поздно не возвращалась, мальчики ее по вечерам не провожали. И вот — на тебе.

Инночкины родители не знали, что делать с ребенком. Растить вместе с матерью-одиночкой — позор, всю жизнь люди будут помнить и шептаться за спиной, оставить в роддоме — тоже будут шептаться. Но оставить оно проще, потому как пошепчутся и забудут. Пусть уж сама решает.

Ничего не предвещало того, что эта ночь будет беспокойной. С вечера, правда, Инночка жаловалась, что тянет живот и сильно болит поясница. Но подумали — протерпит до утра, а там, Бог даст, родит сама. Женщин в Р-ском роддоме в это время лежало немного, словно все беременные на последнем месяце решили переждать, пока кончатся новогодние праздники, встретить их дома, а потом уж рожать. Врачи тоже разбрелись по домам в преддверии Нового года. Правда, привезли в обед еще одну женщину, осмотрев которую Щукин Петр Сергеевич долго качал головой:

— В сорок с лишним лет в первый раз рожать, это вам… Да-с… Будут проблемы.

Женщина к тому же была субтильная, с узкими бедрами и руками настоящей городской аристократки, хотя привезли ее в роддом из поселка Горетовка, что в тридцати километрах от Р-ска. По слухам, которыми тут же наполнилась больница, в сорок лет вышла она, городская, замуж за деревенского, за горетовского агронома, нашла, мол, свое позднее счастье. Этот агроном привез ее в поселок из столицы, где был как-то в командировке, на совещании.

И вот спустя два года она собралась рожать своего первого ребенка. Вроде бы у женщины уже начинались схватки, но Щукин рассчитывал, что так же, как и Инночка Мукаева, она протерпит до утра.

— Первые роды скорыми не бывают. А у нас обе первородки. Да-с. Хотя одной семнадцать, другой сорок с лишком. — После этих слов Петр Сергеевич посетовал на выпавшее под праздник дежурство и пошел вздремнуть в свой кабинет, на диванчик.