Она читала на ночь - Солнцева Наталья

Филипп молчал. То, что она сказала, действительно озадачило его.

– Ваши картины вызывают печаль?

– Наверное, только у меня. Но это потом, когда работа закончена. Сначала все по-другому. Начинается какая-то лихорадка, сродни болезни. Стою у мольберта днями и ночами, не ем, не сплю… словно пытаюсь дотянуться до чего-то незабываемо дорогого… а оно ускользает. И наступает опустошение. Полное. Становится так одиноко, как будто на земле больше нет ни одного человека, кроме меня. Вас это удивляет?

– Творческая личность не похожа на других, – уклончиво ответил Филипп. – Вероятно, вы тоньше чувствуете.

– Разве не все люди ощущают мир одинаково?

Филипп пожал плечами. Он был не готов ответить. На самом деле он ни разу не задумывался, кто и как воспринимает этот мир. Одинаково или по-разному? И вообще, важно ли это?

Ксения молчала. Казалось, она не испытывала потребности быть интересной. Ей было безразлично, что подумает о ней Филипп, какое у него останется впечатление от встречи. Она просто размышляла о чем-то своем, пила вино, смотрела, как официанты принимают заказы, разносят посетителям блюда, как входят и выходят люди… созерцала жизнь, творящуюся у нее на глазах, в это самое мгновение.

– А здесь уютно, – заметила она.

Не для того, чтобы заполнить паузу или поддержать беседу. Ей захотелось, вот и все. Наверное, она и в остальном такая же – полностью свободная от условностей.

– Знаете, что мне пришло в голову? – сказал Филипп. – Причем совсем недавно.

– Что?

Она подняла на него свои раскосые, неопределенного цвета глаза. На свету они имели зеленоватый оттенок.

– Большинство людей всю свою жизнь тратят на две вещи. Они запрещают себе что-то, а потом страдают и мучаются от того, что нарушили запреты. Вся их энергия уходит на борьбу с самими собой. И я такой же. Во всяком случае, был… пока не познакомился с вами.

Последнюю фразу Филипп говорить не собирался. Она вылетела непроизвольно, и ему сразу стало неловко.

– Вы уже страдаете, – улыбнулась Ксения. – Нарушили собственный запрет?

– Увы! Считается, что женатый мужчина не должен говорить подобного другой женщине.

– Табу окружают нас везде и всюду, словно колючая проволока. Любое свободное движение натыкается на ее ядовитые зубы. Я давно решила, что не хочу жить за этим забором, кто бы его ни выстроил. Пусть даже из самых благих побуждений.

Филипп растерянно молчал. До сих пор никто, кроме профессора Мудрыка, так чутко не откликался на его внутренние порывы. С Ксенией он чувствовал себя на грани какого-то необыкновенно важного, решающего осознания, способного перевернуть всю его жизнь. Что-то непостижимое витало вокруг нее, задевая Филиппа своим крылом. И тут же ускользало.

– Наверное, нам не стоит сидеть вот так, вдвоем… – сказала Ксения.

– Почему?

Она пожала плечами:

– Думаю, вы поняли. Здесь существует слишком много «хорошего» и «плохого». Сначала люди это придумали, а теперь они этому подчиняются. Слепо. Колючая проволока особенно опасна, когда ее не видно. Вроде бы вокруг ничего нет, а не успеешь повернуться – уже весь в ранах. Вы испытываете душевную боль?

– Гораздо чаще, чем физическую! – признался Филипп.

– Но ведь это нелепость. Театр абсурда… Вы полагаете, так должно быть?

– Я не готов сейчас ответить. Надо подумать.

Ксения кивнула. Она посмотрела на часы, потом на Филиппа.

– Если вас действительно интересуют мои картины, то у меня есть одна… с которой я не решаюсь расстаться.

Берг потирал руки от удовольствия. Все развивается так, как и предсказывал Егор Иванович Шахров. Деньги потекли, и немалые. Все-таки правильно он сделал, согласившись рискнуть. Пара недель страха, пережитые банкиром, вспоминались теперь несколько отстраненно. Не так уж и опасно было то, что пришлось выполнить Виталию Анисимовичу, а результат превзошел все ожидания. От волнений и суеты господин Берг похудел, что можно расценить как дополнительную выгоду. Три месяца строжайшей диеты не шли ни в какое сравнение с двухнедельной работой на Шаха.

– Теперь понятно, как господину Шахрову удается сохранять стройную фигуру, – пробормотал Берг.

Зазвонил телефон.

– Легки на помине, Егор Иванович!

– У меня к вам предложение, господин Берг.

– Опять?!

Чего-чего, а новой инициативы Шахрова банкир не ожидал. Предыдущая финансовая операция еще не остыла в памяти, а хозяин «Вавилона» предлагает новую. Такой темп ошеломил Берга. Виталий Анисимович был человеком обстоятельным, дотошным и неторопливым. Слишком сильный напор и быстрота пугали его, заставляли суетиться и нервничать. Риск – это особая статья. В финансовом деле без него не обойдешься, но Виталий Анисимович всегда старался свести непредвиденные обстоятельства к минимуму.

Шах же действовал по-другому. Он был молниеносен, непредсказуем и рисковал так, будто терять ему было совершенно нечего.

– Что значит «опять»? – усмехнулся Шахров. – Жизнь продолжается, и бизнес тоже.

– Но…

– Вы отказываетесь?

У Берга язык присох к нёбу. Весьма некстати пришла на ум история молодого и удачливого банкира Николая Кадина. Начав с небольшого банка, который давал краткосрочные кредиты, Кадин быстро пошел в гору. Несколько блестящих финансовых операций обратили внимание деловых людей столицы на банк «Южный». О Кадине заговорили. Ходили слухи, что он работает вместе с Шахровым. Берг сомневался. Банк «Южный» ничем особенным не выделялся, не имел надежных ресурсов и вообще… был самым заурядным. Стал бы Шах с ним связываться? Но операции «Южного» становились все масштабнее и смелее, а несколько новых идей, которые Кадину удалось воплотить, в корне изменили положение дел. Карьера новоиспеченного финансиста оборвалась так же внезапно, как и началась. Николай Кадин отмечал свой день рождения – ему исполнилось тридцать – в «Вавилоне». Один давний знакомый рассказал Виталию Анисимовичу, что Кадин и Шахров закрылись в кабинете хозяина и долго что-то обсуждали. Видимо, не договорились. Молодой банкир выскочил весь красный, бросил своих гостей, сел в машину и уехал. На следующее утро стало известно, что его «мерседес» сбил ограждение и упал с моста в Днепр. Трагедия произошла ночью. Шел дождь, асфальт был скользким, а водитель не справился с управлением, потому как находился в состоянии сильного опьянения. Вроде бы все указывало на несчастный случай…

– Вы что-то сказали, Виталий Анисимович?

Голос Шахрова вывел господина Берга из оцепенения.

– Я думаю, – произнес банкир одеревеневшими губами.

– Хорошо. Сколько вам нужно времени?

– Н-неделю…

– Это слишком долго. Я перезвоню завтра и изложу суть дела, если вы соблаговолите меня выслушать, – отрывисто сказал Шахров.

Слово «соблаговолите» и то, каким тоном оно было произнесено, повергли Виталия Анисимовича в легкий шок. Он понял, что Шах ему угрожает. Бледное лицо Кадина, после того, как машину вытащили из реки, встало у Берга перед глазами…

Шахров услышал судорожный вздох банкира и удовлетворенно улыбнулся. Берг трус. Никуда он не денется. Завтра же согласится и примется за дело со свойственной ему тщательностью. Виталий Анисимович умен, он трудяга и педант во всем, что касается работы. Шах умел ценить полезные качества своих партнеров.

Егор Иванович со вчерашнего дня не уезжал из «Вавилона», переночевав на диване за ширмами. У него было много дел, которые требовали безотлагательных решений. Среди плотного расписания он с трудом выкроил полтора часа на встречу с художницей Ксенией Миленко. Мысли нет-нет да и возвращались к ее скромной персоне. Шахров не мог себе объяснить этой странности. А все, чего он не понимал, приковывало его внимание. До тех пор, пока не наступала ясность.

– Ксения Викторовна? – спросил он, услышав в трубке ее мелодичный голос. – Это Шахров. Вы обещали уделить мне время сегодня.

– Я помню, – ответила она.

Егор Иванович посмотрел на часы. До назначенного «свидания» оставалось тридцать минут.

– Мне подъехать к вашему дому?

Ксения согласилась и сказала, что будет ждать на улице.

Шахров свернул во двор и сразу увидел ее фигурку в длинном ярком платье. Пожалуй, слишком ярком. Он вышел из машины и открыл дверцу для Ксении:

– Прошу.

В строгом полумраке салона художница казалась случайно залетевшей тропической бабочкой. Ее глаза смеялись.

– Меня здесь слишком много, – пошутила она, подбирая складки широкой юбки. – Вам не кажется?

– Пожалуй, – согласился Шахров.

Он испытывал необъяснимое блаженство, наблюдая, как она усаживается, сверкая зелеными, оранжевыми и желтыми разводами своего платья. На ком угодно такой наряд выглядел бы вульгарно. Но Ксению ничто не могло испортить, никакая безвкусица. Она была тем существом, которое преображает вещи одним своим присутствием.