Те же и Скунс - Милкова Елена

Алла остановилась на последних ступеньках лестницы и стала смотреть. Там, где она стояла, заметно пахло собаками, но девушка не обращала внимания. Ей, собственно, было глубоко наплевать на чудеса единоборств, которые демонстрировала Дегтярёва, и уж никак не тянуло любоваться кошачьей ловкостью тяжеловесного с виду Кефирыча. Алла, не отрываясь, смотрела только на стоявшего среди зрителей Лоскуткова. Вот Катя затеяла какой-то хитрый приём, но допустила ошибку: пальцев не хватило объять волосатую лапищу оппонента, рука соскользнула и сама тотчас угодила в жестокий, без поддавок, захват… Алла видела, как Саша непроизвольно дёрнул плечом, «помогая» Дегтярёвой вывернуться из сокрушительных тисков, как засветились его глаза, когда Кате всё-таки удалось справиться и семипудовый Кефирыч, спасаясь от боли, перышком упорхнул прочь. Этого Алла Черновец перенести уже не могла. Внешне спокойно, стараясь ничем не выдать себя, она поднялась обратно наверх. И там, спрятавшись в уголке за шкафом, неслышно заплакала. Слезы некрасиво смывали с ресниц тушь, но ничего поделать с собой она не могла.

Багдадский Вор, заглянувший наверх примерно через четверть часа, застал Аллу со щёточкой и пуховкой в руках.

– Толя, ты что? Кофе попить?.. – не оборачиваясь спросила она. И попробовала незаметно спрятать в стол косметичку: – Сейчас поставлю…

Толя Громов, он же Багдадский Вор, был большим любителем кофе, однако притупить его бдительность девушке не удалось. Может, правила деликатности и предписывали ему как бы ничего не заметить. Ну и многоточие с ними, с правилами. Толя обошёл шкафы, встал перед ней и упёр в стол мозолистые кулаки.

– Ревела? – мрачно спросил он. – Опять Кефирыч обидел?

Алла сперва хотела взвиться и послать его куда подальше, наплевав на имидж и прочее. Однако что-то остановило её. Наверное, неподдельное сочувствие, прорвавшееся в голосе Багдадского Вора. Она украдкой подняла взгляд и увидела, что не ошиблась. Алла была из тех женщин, которые почти любого мужчину не просто видят насквозь, но ещё и умеют посмотреть на себя его глазами. Так вот, в обычной ситуации Багдадский Вор тоже не дурак был подкусить красавицу секретаршу, непоправимо виновную в «сексуальных домогательствах» по отношению к любимому командиру. Подобный союз в самом деле мог состояться только через их с Кефирычем трупы – по причинам, о которых они отнюдь не распространялись. Так что попристёбываться и поржать над очередной частушкой, а заодно послушать Алкины возмущённые вопли было дело святое. Но когда жертва подкусов и приколов всерьёз ревёт, уединившись за шкафом, и размазывает по щекам дорогую косметику «Мэри Кей» – это, оказывается, совсем другой коленкор. Надменную «секс-бомбу», превратившуюся в простую зарёванную девчонку, становится жалко, и забубённую головушку одолевают всякие лишние мысли.

Вмиг поняв это безошибочным женским чутьём, Алла совершила тактически чёткий манёвр. Отвернулась (ровно настолько, чтобы он не перестал видеть, как вздрагивают у неё ресницы), покосилась и всхлипнула. С Кефирычем этот номер кончился бы для неё новой трагедией. Лоскутков (Господи, за что?..) отреагировал бы нейтрально-товарищески, то есть ещё хуже. Багдадский Вор, невинная душа, проглотил наживку мгновенно. Он долго собирался с мужеством, потом протянул широченную корявую пятерню и осторожно коснулся её плеча:

– Ты это… не надо расстраиваться… Кефирыч блин, он поорать любит… Но ты это… сама знаешь..! если кто тронет, он за тебя первый кого угодно сожрёт…

Алла не знала секретных подробностей его биографии, но догадывалась, что по части «кого угодно сожрать» Багдадский Вор тоже был далеко не дурак. Рука, робко гладившая плечо, вызывала желание опереться и ощутить её силу. Алла мысленно сравнила Толю с Лоскутковым. Сравнение, конечно, было далеко не в пользу Багдадского Вора. С одним только «но»: Саша оставался недосягаем, а этот – вот он, тёпленький. Алла мстительно подумала о том, что Лоскутков, чего доброго, спустя время тоже начнёт её про себя сравнивать с… кое с кем. Она приняла окончательное решение. Повернувшись, ухватилась тонкими пальцами за Толину сильную руку и расплакалась уже в открытую, беспомощно всхлипывая и тычась лицом в полосатую майку у него на плече. Багдадский Вор был только что из-под душа, чистенький, благоухающий импортным мылом и свежестью. Алле это понравилось. Потом она представила на его месте Сашу, и полупритворные слезы опять стали совсем настоящими.

– Ну вот!.. Довели девчонку, козлы, – покаянно пробормотал Толя. – Слушай… давай-ка я у Лоскута отпрошусь и домой тебя отвезу… а Поросёнкова… – он намеренно переврал Наташину фамилию, чтобы доставить Алле удовольствие, – а Поросёнкова пускай поработает!

Сквозь тюлевые занавески сочилась медленная заря. Меньшов лежал под махровой простыней, глядя в потолок и слушая ровное дыхание спящей рядом жены. У него был очень хороший, отточенный тренировками слух: любое движение в каждой из семи комнат он запеленговал бы сразу и безошибочно. Однако повсюду царила тишина, и даже снизу, с проспекта, лишь изредка доносились звуки идущих мимо машин.

Это было высотное (по местным понятиям) здание, построенное ещё при колониальном режиме. Стояла душная тропическая ночь, и в этой ночи по карнизу четырнадцатого этажа медленно и бесшумно двигался человек…

Антон Андреевич вздохнул и устало закрыл глаза, стараясь отогнать некстати явившееся воспоминание. Его квартира была не то чтобы крепостью, однако в небольшой комнате возле двери бодрствовала охрана. Ребята, сторожившие дом и офис Меньшова, были его младшие сослуживцы, оставшиеся не у дел в эпоху всеобщего раздолбайства. О давней истории, случившейся с их бывшим наставником, никто из них не имел понятия. Да и откуда бы им… Зато Антон Андреевич всех знал как облупленных и был уверен: личная преданность парней не подлежала измерению ни в каких деньгах. За этими спинами как за каменной стеной были и две приёмные дочки Меньшова, и жена Алёна, и ещё не родившийся сын, которого Алёна ему наконец-то пообещала. Ворьё, грабители и иная сволочь, любящая обижать родственников богатых людей, существовала по другую сторону этой стены.

Кроме Скунса.

Скунс придёт, куда пожелает, и тогда, когда пожелает. И всё, что в голову ему взбредёт, – сотворит…

Человек на карнизе был облачён в камуфляжный комбинезон под цвет розовато-серой облицовочной плитки и такую же маску. Ему оставалось преодолеть угол здания и проползти ещё несколько метров. После чего в стекле вполне определённого окна появится крохотная дырочка, и кровавый палач своей страны, бывший царёк племени атси, а ныне президент суверенной Республики Серебряный Берег доктор Йоханнес Лепето не доживёт до утра.

Кроме президентского дворца, в столице были и другие как бы небоскрёбы, и все они как бы охранялись, но не от серьёзных людей. И потому-то за два квартала от резиденции прятался в архитектурных излишествах крыши молодой человек со снайперской бесшумной винтовкой, укомплектованной мощным ночным прицелом. А второй молодой человек уже подобрался к президенту на расстояние, с которого при большом желании до него можно было доплюнуть.

Парень на карнизе носил официальную кличку Горчичник, что вполне соответствовало склочности характера. Однако народная мысль не ведала удержу, и совсем недавно Бешеный Огурец, лучший друг и напарник Горчичника, породил бессмертное: «Скунс». Оба пришли в телячий восторг и предвкушали, как уронят новой кликухой остальных членов команды. Где ж им было знать, что прямо перед началом операции Огурца разыщет связник. И передаст ему особо важное поручение, происходящее с самого верха…

Перед углом Скунсу пришлось попотеть, потому что за десять лет независимости карниз успел обвалиться. Снизу, с канала, веяло тёплой сыростью и пахло гниющими водорослями. Время от времени Скунс приподнимал голову и смотрел в ту сторону, где, как ему было отлично известно, затаился напарник. Дуэтом они неизменно работали как часы, только в операциях вроде сегодняшней красавец и богатырь Бешеный Огурец обычно страховал. Потому что Скунс, гибкий, жилистый, цепкий, был ростом ему по плечо и раза в полтора легче. И никакая высота для него не существовала…

Обтекая угол, он повис на кончиках пальцев и подумал о том, что Огурчик нынче с утра что-то плохо выглядел и весь день молчал: ни дать ни взять мучился дурными предчувствиями. Скунс поднял голову и улыбнулся ему. Он знал, что напарник прекрасно видит его сквозь мощную оптику. На лице маска, но выражение глаз он наверняка разберёт.

Он прополз ещё пять сантиметров, выгнулся, как нормальные люди не могут, рука потянулась вверх, нащупывая крохотный выступ стены… и внезапное чувство острой тревоги заставило его замереть. Что-то случилось. Что-то было не так. Он попытался вжаться в камень, но не успел. Лучший друг ч напарник тщательно прицелился и нажал на крючок. Страшный удар в грудь смахнул Скунса со стены, и он полетел вниз. Полёт с четырнадцатого этажа занял три с половиной секунды. Ему полагалось бы завершиться брызгами на асфальте, но в городе, зажатом между берегом океана и горным хребтом, происходила вечная путаница с ветрами. С проспекта Независимости непредсказуемо дохнуло, и падающее тело прошло в полуметре от осклизлого бетона набережной, чтобы почти плашмя рухнуть в гнилую чёрную жижу.