Те же и Скунс - Милкова Елена

На следующей картине та же женщина, но уже в платье и цветном платке, стояла возле стола. Рядом блестел пузатый самовар и были разложены всякие вкусности к чаю.

– Кустодиев, – сказала Даша. Повернулась к Плещееву и посмотрела ему в глаза: – А ты… какими вдохновляешься?

– А вот такими, как ты, – честно признался Плещеев. Даша ничего не ответила. На следующей картине был изображён алкоголик средних лет, почесывающий плечо.

Когда они вновь вышли на залитый солнцем Невский, Плещеев сказал:

– Я тебя подвезу. Даша покачала головой.

– Не хочется домой… Такая погода… Может быть, погуляем?

Сергей Петрович Плещеев уже забыл, когда ему последний раз доводилось ГУЛЯТЬ. То есть ходить по улицам просто так, без особого дела.

– А что, – согласился он. – Можно!

И тут же подумал: «Господи, ну что я творю?.. Добром ведь не кончится…» И тем не менее он шёл рядом с Дашей. И ни на что не променял бы эти минуты.

Скоро они оказались у самого Адмиралтейства, в тенистом Александровском саду.

– В детстве мне жутко нравился памятник Пржевальскому, – сказала Даша. – Особенно верблюд. Так хотелось на него забраться, но няня не разрешала… Очень строгая была…

– Забирайся! – решительно огляделся Плещеев. – Няня не видит.

– Вот так и всегда, – она вздохнула как-то уж слишком тяжело. – Когда надо было, не пускали, а теперь…

– Что с тобой, Дашенька?

– Да так… А с чего бы мне веселиться? – спросила она вдруг очень серьезно и остановилась. – Что такого хорошего?..

– Хорошо уже то, что живёшь, – сказал Сергей Петрович. – Тем более ты… ведь всё при тебе. Красивая, без пяти минут кандидат…

– Забыл прибавить: квартира, дача в Токсове, дедушка-академик… – болезненно усмехнулась Даша и посмотрела ему в глаза. – Если бы ещё счастье… – внезапно задохнувшись, прошептала она. Отвернулась и быстро зашагала к памятнику великому русскому путешественнику.

Плещеев пошёл следом, мучительно подбирая слова.

– Будет и счастье, – не придумав ничего лучше, сказал он наконец. – Обязательно будет…

Даша молча села на скамейку. Плещеев устроился рядом. Ему смертельно хотелось сделать для нее что-то очень хорошее, чтобы она снова смеялась, чтобы перестала грустить. Он обнял её за плечи, и оказалось, что ей не хватало именно этого. Она вдруг повернулась – так, словно жестоко озябла и искала тепла, – тесно прижалась лицом к его плечу и замерла.

– Вот встретишь хорошего человека… – начал было Плещеев. И понял, что сморозил непоправимую глупость.

– А если я его уже встретила? – вдруг спросила Даша. Она подняла на него глаза, ставшие из голубых тёмно-серыми, и ничего не добавила, потому что больше не было нужды в словах.

«Господи, да что ж это!.. Люда!.. Люда?!» – ахнул про себя Плещеев, но было поздно. Его руки уже гладили её волосы, уже поднимали её лицо к своему. Он хотел дружески поцеловать Дашу в лоб, но почему-то не получилось: губы встретили губы.

Он хотел говорить, но она прошептала:

– Не надо… молчи… Я знаю, я всё знаю… И мне не нужно от тебя ничего… Ты только «прощай» мне не говори…

– А сейчас проделаем маленький эксперимент… – подходя к рабочему столу Пиновской, с заговорщицким видом сообщил коллегам Осаф Александрович.

Стол этот являл собой полную противоположность его собственному. Он был почти пуст, а то немногое, что на нём всё же имелось, лежало в идеальном порядке. У самого Осафа Александровича и на столе, и вокруг (в том числе под) царил редкостный беспорядок. Злые языки утверждали, что подобного «пожара в бардаке во время наводнения» другому человеку было бы не устроить даже нарочно.

– Итак, приступим… – жестом фокусника потёр ладони Дубинин. – Видите папку?

Действительно, посередине стола Марины Викторовны красовалась пластмассовая жёлтая папка с компьютерной распечаткой.

– Края её абсолютно параллельны краям стола, – продолжал Дубинин. – Что скажете, Наташенька? Игорь?..

Наташа и Игорь Пахомов согласно кивнули.

– Можете взять точные приборы, они подтвердят. А теперь передвинем папку так, чтобы параллельность немного нарушилась…

И Осаф Александрович чуть-чуть сместил пластмассовый прямоугольник. Совсем незначительно.

Не успел он крадучись отбежать от стола, как появилась его хозяйка. По обыкновению – подтянутая и деловая.

– Добрый день, Марина Викторовна! – хором поздоровались Наташа и Игорь.

– Так виделись вроде, – начиная подозревать какую-то каверзу, ответила «Пиночет». Молодёжь с замиранием сердца ждала продолжения. Пиновская подошла к столу, окинула его взглядом и немедленно вернула папку в исходное положение, сдвинув её на те же миллиметры, только в обратную сторону.

Она не видела, как за её спиной Дубинин показывал всем восхищённое «Во!..» – кулак с оттопыренным большим пальцем.

– В чём дело? – строго спросила Марина Викторовна, оглядываясь на неожиданно грянувший хохот.

– Ничего страшного, Мариночка, ничего страшного, – замахал руками Дубинин. – Маленький опыт по практической психологии. Надо же готовить к жизни юных коллег…

Пиновская холодно осведомилась:

– А я, по всей видимости, подопытный кролик?

– Я всего лишь рассказывал, – шаркнул ножкой Дубинин, – о том, что в «Эгиде» есть люди, обладающие феноменальными способностями. Взять вас, Мариночка. Ваш глазомер идеален. Я тут сдвинул вашу папочку, извините, конечно, а вы вошли – и, ни секунды не медля… Потрясающе, просто потрясающе…

– Да, – хмыкнула Пиновская. – А теперь продолжим наш практикум. Смотрите, – указала она на стол Дубинина. – Призываю всех желающих сложить на письменном столе хоть отдалённое подобие этой пирамиды из папок, книг, дискет, отдельных листков бумаги, карандашей, ручек и ещё тридцати трёх несчастий. Я слышу, как переворачиваются в гробах мумии фараонов… Обратите особое внимание – центр тяжести расположен так, что пирамида постоянно находится на грани обрушивания… В вас умер архитектор, Осаф Александрович. Сколько бы Пизанских башен вы могли выстроить!

– Ну уж, хватили! – возмутился Дубинин. – Ничего тут не собирается рушиться. Вот!

С этими словами он подбежал к собственному столу и легонько качнул его. На пол немедленно хлынула лавина книг, бумаг, записок, писем, распечаток…

– Вот видите, что вы наделали!.. – расстроился Дубинин и скорбно принялся собирать разлетевшиеся по полу «тридцать три несчастья». – Никогда не рассортирую… Какие идеи теперь, наверное, пропадут…

Наташа испугалась и поспешно опустилась на корточки, помогая ему. Игорь Пахомов присел рядом с ней.

– Я ещё и виновата! – засмеялась Пиновская. – Заметьте, господа, оказывается, во всём я виновата! Вот это-то я бы и назвала практической психологией…

– Ну, что нового, Осаф Александрович? – спросила Пиновская, когда Игорь с Наташей вышли за дверь. – Я вижу, вы, бедненький, совсем заработались. Даже причесаться времени нет…

– Ох, не говорите! – Дубинин пригладил руками остатки волос, но через секунду его голова приняла свой нормальный вид разорённого вороньего гнезда.

Они отрабатывали легальный имидж «Эгиды», и надо сказать, что Владимир Матвеевич Виленкин облегчал им жизнь как только мог. С одной стороны, он определённо хотел, чтобы утраченные сокровища были найдены, и как можно скорее. С другой стороны, быть настолько не в состоянии поведать хоть что-нибудь связное про вора, с которым чуть не полчаса сидел и разговаривал в кабинете?.. Боялся? Родственника либо знакомого покрывал?.. С третьей стороны, и у Пиновской, и у Дубинина сложилось отчётливое мнение, что Владимир Матвеевич некоторым образом темнил даже в том, что касалось похищенного. У него как бы и чесался язык рассказать эгидовцам что-то ещё, причём едва ли не самое главное. Но некое обстоятельство опять-таки мешало ему, не позволяло разоткровенничаться.

А ты при всём этом работай. Отыскивай для него утраченные драгоценности…

– Значит, так. Это сложное химическое соединение, могу формулу написать… Если ватманского листа хватит…

Перед Осафом Александровичем лежали результаты анализа микрочастиц, обнаруженных в квартире Виленкина: в комнате, где хранилась коллекция, на полу кабинета и на коврике в прихожей. Отправляя их на исследование, эгидовцы рассчитывали получить образцы почв и споры растений, ну там – нетривиальные биологические или строительные вещества. Но вот уж чего они никак не могли ожидать, так это того, что на в общем-то весьма чистых ботинках виленкинского посетителя обнаружатся молекулы… сильнодействующего яда.

– Побочный продукт химического производства, – продолжал Дубинин. – Отрава жуткая. В почве не разлагается, для утилизации требует специальной и очень дорогой технологии…

– Так, – нахмурилась Пиновская.

– И что забавно – в нашей стране, я имею в виду бывший Союз, подобных отходов ни у кого нет. Какой только пакостью всё вокруг ни травим, но по закону стервозности…