Те же и Скунс - Милкова Елена

«Обещать не буду, – сказал ему Скунс. – Поразмыслю…»

«Что значит – поразмыслишь?» – удивился дядя Кемаль.

«Проверю, правду ли твой Базылев мне тут про него насвистел».

И вот тогда сын честного астраханского бахчевода совершил непростительную ошибку. Он доверительно наклонился вперёд и тронул собеседника за колено:

«Йэ-э-э-эй… Больно много Скунс размышляет… Слишком много, дорогой».

Карие, замаскированные контактными линзами глаза смотрели на него в упор. Ни одно Доверенное Лицо в любой цивилизованной стране мира не допустило бы подобного. Но, как известно, заграница нам не указ.

«Очень, очень уважаемые люди обращаются к Скунсу, просят помочь, – продолжал читать нотацию дядя Кемаль. – А Скунс что? Йэ-э-э-эй… То вовсе к чёрту пошлёт, как прошлый раз… ай, какого хорошего человека обидел… то кобениться начинает, размышлять, видите ли, о чём-то собрался… Люди, они ведь тоже думать начнут, дорогой. Они скажут: не так он хорош, этот Скунс, как нам Кемаль Губаевич расписывал. Врёт, наверное, Кемаль Губаевич, обманывает. Обещать обещает, а сделать не может. Лучше уж мы к нему больше обращаться не будем, да и другим отсоветуем. У нас, Алла баерсэ, найдутся и другие, кого можно о помощи попросить…»

Киллер был по природе не вспыльчив. Он смотрел на дядю Кемаля и усмехался углом рта. Видимо, создатель досье полагал, будто разветвлённая система сбора информации имелась у Скунса только на Западе. А в России он проглотит всё, что ему ни испеки.

«Поразмыслить надо», – повторил он спокойно.

На другой день компьютер принёс первые отклики. Как он и ожидал, аналитики были единодушны. Никакого компромата (если не считать таковым очевидную слабость к женскому полу) за Плещеевым не числилось.

То есть, по логике вещей, следовало переходить на запасную ветвь отлаженного алгоритма. Удостовериться, что фальшивка вправду происходила от человека по фамилии Базылев. И наказать этого человека самым доходчивым образом в назидание всякому, кто ещё попытается обманывать Скунса.

Так он и поступил бы, не будь у него в этом деле своего кровного интереса. Трудно соблюдать все правила когда касаются личного. Тут не то что правилами пренебрежёшь – фундаментальные рефлексы, бывает, отказывают. Вот и Скунс отложил немедленное возмездие и собрался чуточку «попасти» Плещеева самолично: надо же выяснить, что за мышиные танцы происходят вокруг. Его собственный имидж мог в результате несколько пострадать, но Скунс решил на это временно плюнуть.

Ночью серы не только все кошки, это касается и автомобилей. Мышастая «Нива» одолевала подъём за подъёмом, ненавязчиво следуя за голубой «девяткой» Плещеева. Она никому не внушала необоснованных подозрений.

Двадцать с лишним лет назад родители Серёжи Плещеева были молоды и здоровы и очень уважали долгие прогулки по вечерам; в результате их сын неплохо знал тогдашнее Токсово. Посещали они и Большую Озёрную, и Сергей Петрович помнил, что по этой улице уже в те времена лучше было ездить на грузовике. Он много раз видел, как «Москвичи» с только что появившимися «Жигулями» натужно карабкались по довольно крутому подъёму, стараясь не ободрать брюхо на каменистых колдобинах. После каждого дождя вниз по улице весело мчались ручьи, и в плотном песке проявлялись всё новые «подводные камни». Чуть пониже большого зелёного дома – дачи академика Новикова – легковушки опасно кренились, объезжая глубокую яму. Серёжин папа хмурился и предрекал, что когда-нибудь здесь кувырнётся академикова бежевая «Волга». Вот тогда-то, говорил он, улицу и заасфальтируют.

С тех пор минула почти четверть века, академик почил, Ленинград стал Петербургом, а улицу в порядок не привели. Наверное, потому, что благодаря опытному шофёру бежевая «Волга» так и не кувырнулась. В водительских качествах Плещеева Даша нимало не сомневалась, но всё-таки посоветовала ему заезжать с другой стороны. Мимо подстанции, потом берегом Кривого озера и вверх по переулку. Там тоже был подъём, но не такой крутой и размытый.

Сворачивая с шоссе, Плещеев наказал себе не забыть и спросить Дашу, гоняют ли ещё по переулку коров. Или теперь в Токсове их никто уже и не держит?..

Серую «Ниву», последовавшую за ним с выключенными ходовыми огнями, Сергей Петрович не заметил. Во-первых, потому, что её владелец этого не желал. А во-вторых, Плещеев думал о Даше и волновался, точно мальчишка перед первым в жизни свиданием. Укоризненный образ Людмилы, как он и предвидел, успел потускнеть и отодвинуться на задний план бытия. Людмила была вчера и будет завтра. Здесь и сейчас существовала только Даша. Дашенька… И две свечи на столе, накрытом для небольшого ужина и долгой беседы… Однажды Сергею Петровичу попалась на глаза статья с рассуждением театрального критика, чем, мол, Дон Жуан так покорял женщин. А вот как раз тем, что каждой из своих мимолётных избранниц принадлежал безраздельно и целиком. Пусть на краткий миг, но – весь с потрохами. И женщины это безошибочно чувствовали во все времена…

Фары «девятки», включённые на дальний свет, выхватили из темноты высокий сетчатый забор и за ним – округлые серые туши трансформаторов, увенчанных белыми фарфоровыми коронами. «Подстанция! – сообразил Плещеев. – Ну слава Богу, в нужном месте свернул». В это время в ярких лучах фар замелькал растрёпанный мужской силуэт. Мужчина суматошно взмахивал руками и куда-то спешил неровным ковыляющим шагом. Пока Плещеев раздумывал, что неведомому субъекту явно следовало бы поменьше пить, растрёпанного мужика нагнал второй, видимо оторвавшийся от той же бутылки. Нагнал, сцапал за плечо… и начал зверски волтузить. Первый принялся отбиваться. С дороги они при этом не уходили – наверное, при свете фар драться было сподручней, чем в темноте.

– Люди! Кто-нибудь!.. Помоги-и-ите… – влетел в приоткрытое окошко «девятки» истошный женский вопль. Рядом с дерущимися бестолково заметалась фигура в домашнем халате, из-под которого синели физкультурные брючки. Молодая женщина неловко попыталась разнять сцепившихся мужиков, но тут же, случайно или нет, заработала от одного из них кулаком и осталась сидеть на земле, прижав ладони к лицу.

Плещеев вылетел из машины и ринулся на выручку.

Внешне он выглядел, конечно, далеко не так впечатляюще, как Фаульгабер или Лоскутков, да и в искусстве рукопашного боя – особенно с некоторых пор – равняться с ними не мог. Но уж что умел, то умел. Да и противники особого почтения не внушали. Даром что здоровы.

– Эй, мужики, мужики! – окликнул Плещеев. – Хорош махаться, всё уже выяснили!

Как часто бывает, словесное увещевание возымело противоположный эффект. Пьяницы, раздосадованные новым вмешательством, обернулись навстречу, и Сергей Петрович вдруг понял, что они совсем не так пьяны, как ему показалось вначале. Удивиться этому обстоятельству он не успел, потому что пришлось защищаться. Бывшие противники, объединённые появлением «общего врага», напали весьма согласованно, но эгидовский шеф был тоже непрост. Бросился на сближение, легко отвёл удар и с ходу отправил в нокдаун одного из оппонентов – точно влепил ему в живот и, уже разворачиваясь, с удовлетворением услышал, как скрипнула металлическая сетка под тяжестью отлетевшего тела. Со вторым оказалось сложнее, поскольку теперь Сергею Петровичу бил в глаза свет. Однако он справился: мелькнувший силуэт был пойман за руку и принуждён к тяжеловесному сальто. Не смертельно, но неподготовленный человек встаёт самое раннее минут через десять, охая и стеная.

Женщина всё так же сидела на обочине грунтовки, невнятно всхлипывая и раскачиваясь взад-вперёд. Плещеев наклонился и тронул её за плечо:

– Девушка, вы в порядке? Вас проводить? Он ожидал благодарности, на худой конец – слёзных жалоб на непутёвого мужа (любовника, деверя, свёкра – нужное подчеркнуть) либо же истерического призыва не лезть не в своё дело… Но получил нечто совершенно иное. Женщина вскинула голову, он успел заметить холодный прицеливающийся взгляд… а в следующий миг она наотмашь шарахнула его по лицу чем-то тяжёлым, так, что стёкла разбившихся очков врезались в кожу. Плещеев не упал сразу – лишь резко отшатнулся и попятился прочь, спотыкаясь и поднимая руки к лицу. Почувствовал, как брызнула по щекам тёплая кровь, потом ещё удары, теперь уже сзади, безнаказанно… и догадался, что с самого начала всё было ловушкой. Очень точно подстроенной кем-то, имевшим на него пребольшой зуб. Можно было даже предположить – кем именно.

Его сшибли на колени и начали бить. Верней, планомерно и слаженно убивать. Устраивать «нелепый случай» с горожанином, сдуру полезшим разнимать пьяную драку…

А сознание ещё продолжало работать, и в нём крутилась единственная мысль: Даша. Неужели ОНИ захватили Дашу и выпытали у неё, когда и по какой дороге она его ждёт?

Рефлексы тренированного тела всё же позволили Плещееву продержаться под ударами несколько лишних секунд, оказавшихся стратегическими. В схватку, ставшую избиением, вмешалась некая третья сила. Глаза открыть из-за крови и стёкол эгидовец физически не мог, но, судя по звукам, действовала эта сила с решимостью потревоженной стихии. И, кажется, настолько же беспощадно. Женщина, только что отрабатывавшая на Плещееве удары ногами, первая завизжала от боли. Потом визг перешёл в утробное мычание, жутко звучавшее из уст человеческого существа. Её подельники попытались оказать сопротивление, но их постигла расправа столь же короткая и кромешно жестокая. Несостоявшиеся убийцы как будто споткнулись посередине атаки, и один замолчал сразу, а второй тихо, на одной ноте, завыл. Сергей Петрович почувствовал крепкие руки, перевернувшие его кверху лицом.