Высокая вода - Леон Донна

– Она упала. Раскоп в Сиане – это просто яма под огромным тентом. Все статуи были захоронены как солдаты войска, которое император пожелал взять с собой в вечность. Чтобы добраться до них, иной раз приходилось копать на три-четыре метра вглубь. Глубокие колодцы по периметру окружены низкими стенками, оберегающими туристов от падения, а нас от комков грязи, которые могут лететь у них из-под ног. На некоторых участках, куда туристы не допускаются, стенки нет. Мацуко упала…

Бретт начала фразу, но Брунетти видел, что она перебирает варианты и пытается подобрать соответствующие слова. Она переформулировала:

– Тело Мацуко нашли на дне одного из таких колодцев. Она упала примерно с трехметровой высоты и сломала шею.

Бретт глянула на Брунетти, но ее снова одолели сомнения, и она изменила последнее предложение.

– Ее нашли на дне со сломанной шеей.

– Когда она расшиблась?

В кухне прогремел выстрел. Не раздумывая, Брунетти вскочил с кресла и присел перед Бретт, расположившись между ней и открытой дверью в кухню. Когда они услышали, как Флавия кричит: «Чтоб ты!..» – он сунул руку под пиджак, потянувшись за револьвером, а потом оба они услышали, как шампанское льется из бутылки на пол.

Он выпустил рукоятку револьвера и вернулся в кресло, ничего не говоря Бретт. В иных обстоятельствах это могло быть смешно, но они не засмеялись. По молчаливому уговору они решили делать вид, будто ничего не случилось, и Брунетти повторил свой вопрос:

– Когда она расшиблась?

Решив сберечь время и ответить сразу на все его вопросы, она сказала:

– Это случилось примерно через три недели после того, как я послала первое письмо Семенцато.

– И когда это было?

– В середине декабря. Я отвезла ее тело в Токио. То есть я поехала с ним. С ней.

Она остановилась, ее голос пресекся от воспоминаний, ни единой частичкой которых она не собиралась делиться с Брунетти.

– Я собиралась в Сан-Франциско на Рождество, – продолжила она. – Так что я выехала пораньше и провела три дня в Токио. Встретилась с ее семьей. – Снова долгое молчание. – Потом улетела в Сан-Франциско.

Из кухни вернулась Флавия, держа серебряный поднос с тремя высокими бокалами для шампанского в одной руке, другой обхватив, как теннисную ракетку, горлышко бутылки «Дона Периньона». Они ни в чем себе не отказывали, даже в шампанском на второй завтрак.

Она услышала последние слова Бретт и спросила:

– Ты рассказываешь Гвидо о нашем счастливом Рождестве?

То, что она назвала его по имени, не укрылось от них, так же как и упор на «счастливое».

Брунетти взял у нее поднос и поставил его на стол, Флавия щедро налила шампанское в бокалы. Пузырьки перехлестнули через край одного из них, стекли по стенке и устремились через край подноса к книге, все еще лежавшей открытой на столе. Бретт дернула ее на себя, закрыла и положила на диван. Флавия вручила Брунетти бокал, поставила другой на стол перед собой и передала третий Бретт.

– Cin-cin, – сказала Флавия с напускной бодростью, и они чокнулись. – Если мы собираемся говорить о Сан-Франциско, то мне нужно как минимум шампанское. – Она села лицом к ним и так хватила из своего стакана, что это было трудно назвать глотком.

Брунетти вопросительно глянул на нее, и она принялась рассказывать.

– Я там пела. Тоску. Господи, что за несчастье. – Жестом настолько театральным, что он выглядел осознанной пародией, она прижала тыльную сторону ладони ко лбу, прикрыла глаза, потом продолжила: – У нас был режиссер-немец, с «идеей». К несчастью, эта идея состояла в том, чтобы модернизировать оперу, чтобы сделать ее актуальной, – последнее слово она произнесла с особенным презрением, – и ее действие разворачивалось во время румынской революции, и Скарпиа должен был быть Чеауческу – так этот ужасный человек произносил его фамилию. А я должна была быть все равно примадонной, только в Бухаресте, а не в Риме. – Она прикрыла рукой глаза, вспоминая, затем продолжила: – Помню, там были танки и автоматы, а в одном месте мне надо было прятать ручную гранату в декольте.

– Ты еще про телефон расскажи, – сказала Бретт, прикрыв рот рукой и зажав его, чтобы не рассмеяться.

– Ой, боже правый, телефон. Вот видите, как я старалась выкинуть все это из головы – даже не вспомнила. – Она повернулась к Брунетти, глотнула шампанское как минералку и продолжила, ее глаза оживились при воспоминании. – Режиссер захотел, чтобы в середине «Vissed'arte» я звала на помощь по телефону. И вот я валяюсь поперек кушетки, пытаясь убедить Бога, что не заслужила ничего подобного, и я правда не заслужила, когда Скарпиа – я думаю, он на самом деле был румын – я не могла разобрать ни слова из того, что он говорил. – Она сделала паузу и добавила: – Вернее, пел. Бретт вмешалась, чтобы поправить ее.