Высокая вода - Леон Донна

– Он был болгарин, Флавия.

Флавия отмахнулась рукой, в которой был бокал.

– Какая разница, сага. Они все похожи на картошку и воняют паприкой. И все так орут, особенно сопрано. – Она прикончила шампанское и прервалась, чтобы наполнить свой бокал. – Так на чем я остановилась?

– На кушетке, по-моему, где ты молила Бога, – предположила Бретт.

– А, да. И тут Скарпиа, огромный, неуклюжий дурень, спотыкается о телефонный провод и выдергивает его из стены. Так что я лежу на кушетке, линия к Богу отрезана, а за баритоном я вижу в кулисах режиссера, который мне машет как сумасшедший. Я думаю, он хотел, чтобы я подключила телефон обратно и воспользовалась им любым способом. – Она сделала глоток, улыбнулась Брунетти с такой теплотой, которая побудила его тоже отпить шампанского, и продолжила: – Но артист должен придерживаться каких-то стандартов, – она глянула на Бретт, – или, как говорите вы, американцы, должны быть какие-то границы.

Она остановилась, и Брунетти подал свою реплику. Он сказал:

– И что вы сделали?

– Я подняла трубку и стала петь в нее, как будто там кто-то был на другом конце, как будто никто не видел, что провод выдернулся. – Она поставила свой стакан на стол, поднялась и в отчаянии заломила скрещенные руки, потом, совершенно спонтанно, запела последние фразы из арии: «Nell'oradeldolorperche,Signor,ahperchemenerimunericost?»

Как она это делает? После обычного разговора, без подготовки, прямо к этим чистым плывущим звукам?

Брунетти рассмеялся, пролив шампанское себе на грудь. Бретт поставила бокал на стол и прижала ладони к уголкам рта.

Флавия, так же спокойно, как будто сходила на кухню проверить жаркое и нашла его готовым, села обратно на свой стул и продолжила рассказ:

– Скарпиа пришлось повернуться спиной к зрителям, так он хохотал. Впервые за месяц я почувствовала к нему симпатию. Мне было почти жалко, что придется убить его через несколько минут. У режиссера весь антракт была истерика, он орал, что я сгубила его детище, и клялся, что никогда больше не будет со мной работать. Ну, это очевидно, не так ли? Отзывы были ужасающие.

– Флавия, – пожурила ее Бретт, – это были рецензии на постановку, а тебя превозносили.

Как будто объясняя что-то ребенку, Флавия сказала:

– Меня всегда превозносят, cara.

Вот так просто. Она обратила свое внимание на Брунетти.

– К этому фиаско она и прибыла, – сказала она, показывая на Бретт, – чтобы провести Рождество со мной и моими детьми. – Она несколько раз покачала головой. – Прибыла после того, как отвезла в Токио тело той молодой женщины. Нет, это не было счастливое Рождество.

Брунетти решил, что несмотря ни на какое шампанское он все еще хочет побольше узнать о смерти ассистентки Бретт.

– А не поднимался ли тогда вопрос, что это могло быть не случайно?

Бретт покачала головой, забыв о бокале на столе.

– Нет. Время от времени мы все поскальзывались, когда ходили по краю раскопа. Один из китайских археологов упал и сломал лодыжку за месяц до этого. Так что тогда мы все были уверены, что это несчастный случай. Мог быть, – добавила она совершенно неубедительно.

– Она работала здесь на выставке? – спросил он.

– Но не на открытии. Я сначала приехала одна. А Мацуко наблюдала за упаковкой, когда предметы отправляли в Китай.

– А вас тут не было? – уточнил Брунетти.

Бретт долго колебалась, поглядывая на Флавию, наклонила голову и сказала:

– Да, меня не было.

Флавия опять взяла бутылку и плеснула шампанского в бокалы, хотя это требовалось только ей.

Некоторое время все молчали, потом Флавия спросила у Бретт, скорее утверждая, чем спрашивая:

– Ведь она не говорила по-итальянски, правда?

– Не говорила, – ответила Бретт.

– Но они с Семенцато оба говорили по-английски, насколько я помню.

– Ну и что из того? – спросила Бретт, и в ее голосе Брунетти услышал непонятно чем вызванный гнев.

Флавия цокнула языком и повернулась с наигранным возмущением к Брунетти.

– Может, правду говорят про итальянцев, что мы с большей симпатией относимся к мошенничеству, чем другие народы. Понимаете, да?

Он кивнул.

– Это значит, – объяснил он Бретт, когда увидел, что Флавия не собирается этого делать, – что Мацуко могла здесь общаться с людьми только через Семенцато. Они оба знали английский.

– Подождите, – сказала Бретт. Она уже поняла, что они имеют в виду, но явно восприняла это без удовольствия. – Значит, Семенцато виновен, или вроде того, и Мацуко тоже? Только потому, что оба говорили по-английски?