Мантия с золотыми пчелами - Солнцева Наталья

Она повернулась к образам и трижды перекрестилась. Видно было, что по мужу Василиса не убивалась, восприняла его кончину как должное. Возможно, это оказалось для нее облегчением.

– Значит, никаких нежных чувств Бояринов к сироте не испытывал?

– Что вы! – залилась краской женщина. – Как можно? Он любит Маняшу, конечно, но по-отцовски. Во всяком случае, при мне так было. А что сейчас между ними происходит, мне не ведомо.

– Как нам известно, секретарше Бояринова уже тридцать лет. Пора бы и замуж выйти. Что, во всем городе для нее жениха не нашлось?

– Так ведь она живет за забором, будто девица в темнице! – с сердцем воскликнула Василиса. – Где жених-то сыщется? Не в собственном же саду на яблоне вырастет? Жалко мне Маняшу, пропадет девка почем зря.

– И что, за все время на нее никто глаз не положил? Не в тюрьме же она сидит, в самом деле? Хоть изредка да выходит?

– Был один ухажер – милиционер наш. Когда в гостинице юбилей справляли, они и познакомились.

– Чей юбилей? – уточнила Астра.

– Хозяина, Николая Порфирьевича, шесть десятков ему стукнуло. Маняша там исполняла роль хозяйки… Гостей много сошлось, и парень этот был среди приглашенных. Имя у него редкое – Эрик. Понравились они с Маняшей друг дружке, а хозяин-то – на дыбы!

– Запретил встречаться?

– Не то чтобы запретил, а выражал свое недовольство. Не пара, дескать, Маняше простой милиционер. Зарплата маленькая, перспективы никакой, а у той вообще ни кола ни двора. Не к хозяину же в дом мужа приводить? Николай Порфирьевич прямо заявил: мента к себе на порог не пущу! Застращал… Она же привыкла к хорошей жизни, к сытости, к удобствам всяческим. Эрик стал ей звонить, на свидания вызывать, а она робела – хозяина побаивалась, – но иногда выходила к нему тайком. Меня слезно просила не выдавать ее, я и помалкивала. Разве ж я не понимаю? Природа свое берет… Как-то раз Бояринов явился домой чернее тучи и сразу – шасть в комнату к Маняше! Я на цыпочках за ним – если что, думаю, буду оборонять девку. У нее ж защиты нету! Слышу, они разговаривают на повышенных тонах. Хозяин кричит, Маняша плачет. Но слов не разобрать было, стены в доме толстые, двери пригнаны так, что ни щелки… Я чисто нутром почуяла: об Эрике речь идет! Стою, жду, чем дело кончится. Покричали они, потом угомонились, долго сидели вдвоем, обсуждали что-то… С тех пор Маняша совсем погрустнела, о свиданиях пришлось забыть. Видимо, убедил ее Бояринов, что Эрик ей в женихи не годится. Ну, а вскоре я уволилась…

– Похоже, что Николай Порфирьевич приревновал сироту к милиционеру, – заметил Матвей. – Значит, сам к ней неравнодушен.

– Не могу поверить! – возразила Василиса.

– Почему бы нет? Жена давно умерла, а он еще мужчина в соку…

– Ой, что вы! – засмущалась женщина. – Маняша для него молодая совсем…

– Молодость в любви не помеха. Скорее наоборот.

Василиса прижала ладошки к горящим щекам, опустила глаза.

– Вы меня не слушайте! – взмолилась она. – Я это от злости наболтала, от обиды на Бояринова! Он к сироте относился со всей душой, просто норов у него тяжелый, властный. Он по-иному не может! А я ему вреда не желаю. Грешно гневаться на ближних, когда сам не святой.

Она повернулась к иконам, будто извиняясь за несдержанность. В серебряной лампадке теплился огонек, едва заметный при дневном свете.

– Скажите, вы знали Василия Тарханина? – спросила Астра. – Он жил на Березовой улице, работал реставратором, потом дежурил в музее…

– Слышала краем уха. Не то два, не то три года прошло, как он преставился… Болел сильно, но Бог ему быструю смерть послал. Кажется, угорел в баньке или дровами присыпало… Миша мой лет шесть тому ходил вместе с ним на богомолье в какую-то пустынь. Там старец жил, который от любой хвори травами лечил и убеждением. Миша думал, старец его от пьянства излечит. Не помогли травы! Так и спился мой благоверный, свалился зимой под чужим забором да и замерз насмерть…

– А Бояринов был знаком с Тарханиным?

Василиса пожала плечами:

– В Суздале почти все друг друга знают. Большая деревня. Только Бояринов жил сам по себе, дружбы ни с кем не водил… Не помню, чтобы он говорил о Василии. Может, в молодости они и были приятелями, а потом разошлись. Тарханин-то постарше будет…

– Спасибо, Василиса, за то, что согласились ответить на наши вопросы, – с признательностью улыбнулась Астра. – Кстати, вы пчел не боитесь?

– Чего их бояться? – удивилась женщина. – Летают себе и летают. Сколько их в огурцах вьется, когда начинается цветение! Они же растения опыляют. Пчела зря никогда не укусит. Если ее не трогать, она тем паче не тронет.

– У Бояринова есть пасека?

– Нет, он мед для ресторана берет у пасечника Аверкия. У него многие берут. С ульями возни много, а Николаю Порфирьевичу некогда пчелами заниматься. У него же бизнес.

– Когда вы работали у Бояринова, не замечали ничего странного, связанного с пчелами?

Василиса задумчиво покачала головой:

– У нас пасеку держать выгодно: мед не залеживается – без него ни сбитня не приготовишь, ни медовухи нашей знаменитой. А что тут может быть странного? Ну, разводят люди пчел: кто для себя, кто для заработка. Жить-то надо!

Она опять взглянула на ходики. Это были старые механические часы с цепью и гирями. Удивительно, что они все еще тикали.

– Нам пора, – поднялась со стула Астра и сделала знак Матвею. – Засиделись мы у вас, Василиса, время заняли. Давайте, мы вам заплатим.

– Я за разговор денег не беру…

– Тогда хоть огурцов купим у вас.

– Это завсегда пожалуйста!

Она проворно сбегала в кухню, насыпала огурчиков в пакет и принесла гостям. Матвей щедро расплатился, сдачи не взял. Василиса проводила их до калитки.

Они уже садились в машину, когда она выскочила на улицу и крикнула:

– Постойте! Я, кажется, вспомнила… Про пчел…

К Музею славянской культуры вела березовая аллея. Табличка на дверях висела новенькая, как будто ее только что вымыли. В гулком холле уборщица пенсионного возраста с тряпкой в руках вытирала пыль.

– Закрыто у нас, – пробурчала она. – Санитарный день!

– Мы по личному делу пришли, – объяснила Астра. – Кто-нибудь из сотрудников есть на месте?

– Почитай, все… Порядок наводим!

– Вы Василия Тарханина помните? Он работал здесь смотрителем.

– Ваську-то? Как не помнить? – пожилая дама опустила тряпку в ведро с водой, прополоскала, выкрутила и отложила в сторону. – А вы кто будете?

– Мы хорошего реставратора ищем, – вмешался Матвей.

– Васька теперича там трудится! – уборщица подняла кривой указательный палец к потолку. – На божественном промысле! Умер он. Ужо третий годок, как преставился.

Она что-то пошептала и широко перекрестилась. Набожный был народ в Суздале, благочестивый.

– Жалко, – скорбно кивнула Астра. – Нам бы с его друзьями поговорить! Может, они посоветуют, к кому обратиться?

– У Васьки друзей не было, – отрезала пожилая дама. – Он бирюком жил, – прости, Господи! – ни с кем близко не сходился. Молчун, каких свет не видывал! Бывало, подойдешь к нему, и так заговоришь, и этак, а он насупится, глядит исподлобья, и ни словечка! Как есть, бирюк. У нас его монахом звали…

– Почему монахом?

Уборщица обрадовалась возможности посудачить:

– Он все грозился в монастырь податься, да так и не решился. Грешен, видать, был. Бог-то его и не принял в святую обитель. Он же бобыль-бобылем, Васька! Ни жены, ни детишек – один жил, неприкаянный. Все через свою угрюмость!

В ее голосе прозвучало досадное сожаление. Уж не пыталась ли пенсионерка окрутить бывшего реставратора? Тот не поддался – отсюда и досада.

Астра прикинула в уме, сколько сейчас исполнилось бы покойному Тарханину. Выходило, что шестьдесят восемь лет. Уборщица выглядела помоложе, но вполне подходила ему в подруги жизни.

– Что, он всегда такой молчун был?

– Смолоду-то нет… На стройках работал, в комсомольской бригаде, потом клубом заведовал. На танцах такие кренделя выписывал! – пенсионерка заулыбалась, стеснительно прикрывая губы ладошкой. – Он мне еще тогда приглянулся…

Проговорившись, она сразу подобралась и отвела глаза. Негоже откровенничать при чужих людях! Тем более в ее возрасте про любовь вспоминать.

– Почему же Василий не женился?

– Поговаривали, была у него тайная зазноба… да не склеилось у них…

– В музей вы его устроили? – догадалась Астра.

– Я, по старой памяти. У нас смотрителей не хватало. Молодые не хотят идти, платят мало, а Ваське в самый раз. Он болеть сильно начал. Куда ему по лестницам карабкаться, кирпичи таскать, ведра с раствором? Пришлось из бригады уходить, а на одну пенсию-то не протянешь. Печенка у него слабая оказалась, хотя он сроду не пил… Не то чтобы совсем не брал в рот – раньше пропускал рюмочку по праздникам, но не так, чтобы печенку загубить. Вон, алкаши бутылями хлещут и хоть бы что… Я думаю, его болячка внутри сидела, в душе, грызла его, ела поедом, пока не доконала совсем.