Венецианская блудница - Арсеньева Елена

Правда, там, где он горел, раздавались чьи-то пронзительные, возбужденные голоса, порою срывавшиеся на крик. Там кто-то с кем-то ужасно ругался, но Александра не испугалась, а наоборот, решила бежать, не сворачивая: воспользовавшись скандалом, авось проскользнет незаметно. Еще выше подняв юбки, она наддала прыти – и только лавка, откуда ни возьмись, попавшаяся на пути, только эта лавка, о которую Александра больно ушиблась и едва не кувыркнулась через нее, удержала ее от того, чтобы со всех ног вылететь… на сцену, где развертывался финал спектакля, а крики, которые доносились до Александры, были не просто скандалом, а достигшим белого каления финалом.

Впрочем, Александра поспела к шапочному разбору. Все влюбленные пары стояли обнявшись – дело меж ними уже было слажено, а оба жестокосердных отца валялись почти на просцениуме, пронзенные такими огромными мечами, что невольно приходило на ум, что затянувшуюся развязку ускорили баснословные и нетерпеливые великаны.

Занавес, который с усилием тащили два каких-то заморенных человечка, медленно и торжественно закрыл сцену любви и смерти.

И тут зал просто-таки взорвался аплодисментами!

– Fiora! – кричали зрители. – Fiora [43]!

Oвация становилась все громче, и наконец две главные пары полезли под занавес, чтобы отвесить несколько поклонов и уйти в другую кулису.

Александра поняла, что слишком задержалась. Сейчас, пока занавес опущен, самое время форсировать сцену и снова затеряться в темных закоулках.

Вот именно: никуда не бежать. Затаиться, пересидеть, дождаться, пока уйдут актеры и угомонится погоня и все покинут театр, а потом спокойно, не спеша, найти какой-нибудь выход – и убраться отсюда. В средствах она, слава богу, не стеснена, сообразила Александра: одних бриллиантов на ней навешано на несколько сотен тысяч рублей, а жемчугов, сапфиров, других баснословных камней, а золота! Этого хватит, чтобы добраться до России. Если Лоренцо нанизал на нее все эти украшения, значит, как бы подарил ей. А если нет… ну что же, должна она хоть какую-то пеню получить от мужчины, который обманом (или силой? Нет, все-таки обманом!) заманил ее в постель, однако жениться и прикрывать грех явно не собирается, подумала Александра. И мрачно усмехнулась: пожалуй, они с Лючией и впрямь сестры. Она уже берет плату за страсть! Нет, все дело в этом городе, в его атмосфере! Здесь поневоле вдыхаешь воздух сладострастия, опасный для нравов. Все здесь – удовольствия и легкомысленные развлечения. Вот и Александра уже отравилась этим городом, ибо такие рассуждения более пристали продажной женщине, но уж никак не благородной, невинной девице!

Впрочем, она уже не невинная… Ах, да будет, еще будет у нее время разобраться, кто она, блудница или праведница! А сейчас надо бежать!

С некоторым трудом отыскав конец неимоверно длинной лавки, Александра обогнула ее и выскочила на сцену… в тот самый момент, когда зрители в своих восторгах достигли предела и поняли, что им мало видеть перед собою благородных героев: они желали насладиться встречей с наказанными злодеями.

– I morti! – раздались крики. – I morti! Fiora! [44]

И мертвецы… зашевелились, вынимая у себя из-под мышек крепко зажатые там картонные мечи!

Александра не стала ждать, покуда они восстанут из могильного праха, и ринулась вперед, но вдруг один из убитых тиранов бросился ей наперерез и схватил за руку, издав шепот, который мог бы прозвучать громче любого вопля:

– Лючия! Ты здесь! Значит, ты узнала меня? О моя дорогая!

И он простер руки к Александре, явно намереваясь заключить ее в объятия.

А ту словно столбняк объял. Право же, не зря она себе иногда напоминала Дон Кихота, ибо при ее приближении каждый предмет превращался в приключение, как ветряные мельницы – в драконов! Вот и теперь – откуда ни возьмись…

В ужасе смотрела она на мертвеца. Да и среди живых не было у нее таких знакомых: бледных, щедро посыпанных белою пудрой, с неестественно-рыжими волосами из крашеной пакли, наклеенными смоляно-черными бровями и кроваво-алыми, грубо намалеванными губами. Однако густо подведенные глаза были настоящими, в них горел такой восторг и враз такая боль, что Александра растерялась – и попыталась вразумить хоть этого незнакомца.

– Я вовсе не… – пролепетала она, но в это время он, не слушая, схватил ее за руку:

– Слава богу, ты жива, этот злодей пощадил тебя! Но это все до поры до времени, пока он не нашел бумаги. Бежим. Драгоценностей на тебе столько, что нам надолго хватит!

Александра вытаращила глаза на этого человека, оказавшегося таким же практичным, как она. Родственные души, а? Наверное, еще один любовник Лю-чии! Но ей совсем не хотелось, избавившись от Лоренцо, оказаться в других столь же цепких руках, а потому, бросив коротко: «Нет!» – она попыталась оттолкнуть его, но незнакомец ринулся вслед, в то время как собрат его по искусству стоял в замешательстве, не зная, имеет ли он право в одиночестве вознаградить публику за ее неистовые вопли:

– Bravi i morti! [45]

Александра почему-то испугалась так, как давно не пугалась. Что-то необъяснимо губительное, страшнее, чем власть Лоренцо, надвигалось на нее, и самым страшным была как раз эта необъяснимость страха. Умом она понимала, что следует воспользоваться помощью этого незнакомого человека, актера, который знает в театре все ходы и выходы, ну а потом его можно будет обвести вокруг пальца. Да, умом она понимала это, но не переставала бояться и молча, ожесточенно пыталась вырвать из его пальцев край своего платья, за который он успел ухватиться.

И вдруг почувствовала себя свободной! Актер выпустил ее и отпрянул, и даже попятился, испуганно уставившись на что-то за спиной Александры.

Она резко оглянулась, уверенная, что Лоренцо, конечно, настиг ее.

Но это был не Лоренцо. Невысокий, тщедушный человек в потертом камзоле и черной шелковой рубахе вместо кружевного белья стоял, прислонясь к кулисе, и казался темным пятном на разноцветном узоре ярких декораций и цветастых костюмов окружавших его актеров и актрис.

– Браво, мертвецы! – сказал он самым гнусавым в мире голосом, указывая подбородком на занавес, за которым не унимались зрители, требуя актеров на поклон. – Браво, мертвецы!

Чезаре. Это Чезаре!

Александра вся сникла, мгновенно поняв, что бегство ее снова не удалось. На актера появление Чезаре произвело еще более сильное впечатление. Он отмахнулся от собрата-мертвеца, настойчиво желавшего явиться публике, и, подхватив полы своего длиннейшего одеяния, кинулся бежать.

Чезаре пожал плечами, глядя ему вслед, а потом повернулся к Александре.

– Чего хотел от вас этот сумасшедший, синьорина? – спросил он с той почтительностью, которая в последнее время явственно окрашивала его обращение к ней.

Александра сердито пожала плечами.

– Не знаю! Кажется, ему приглянулись мои драгоценности, – буркнула она первое, что в голову пришло, и вздрогнула, услышав рядом сердитый, слегка запыхавшийся голос Лоренцо:

– А мне думается, ему приглянулось то, что было под этими драгоценностями! Однако вы, оказывается, весьма скоры на ногу… Отныне, моя очаровательная ведьма, если я захочу предъявить вас людям, я буду приковывать вас к себе цепью!

Ведьма?.. Цепью?! Александру будто током ударило. Да что он сделал, что еще сделает с нею?! Она с ненавистью вскинула на него глаза, и весь медовый яд, копившийся в ее сердце, вся горечь, вся обида хлынули в голову, сплавились, отлились убийственным, оскорбительным словом… но она не успела ни сказать это слово, ни даже осознать его.

Она смотрела на Лоренцо. Сцена была освещена так ярко, что Александра увидела: его глаза вовсе не непроглядно-черные, как ей казалось раньше. Они серые, темно-серые, и еще больше темнеют, когда Лоренцо разгневан. Как странно: лицо его такое неправильное, но этот высокий лоб и круглый, сильный подбородок с ямочкой посередине делают его не только выразительным, а почти красивым. Да и сильнее красоты огонь – жаркий, горячий – в его чертах, в его глазах, в каждом его движении – резком, порывистом, но все же исполненном достоинства…

Она стояла, глядя на него, как бы в забытьи, и резкие брови его вдруг изломились под углом изумления:

– Что с вами, сударыня? Вам дурно?

Александра быстро опустила ресницы, чтобы он не увидел выражения ее глаз.

Так отчетливо, как если бы она читала начертанное огненными буквами предписание Рока, она вдруг поняла, что ей следует теперь делать. Она должна заставить Лоренцо жениться на ней! И она проговорила, не соображая, что говорит, и сама не зная, был ли это ответ на вопрос Лоренцо – или согласие с приговором высших сил:

– Да.

Пока шли в гондолу, Лоренцо и Чезаре следовали за Александрою в двух шагах, точно конвойные за преступницей, и она понимала, что они стерегут каждое ее движение. Можно было предположить, что и в гондоле, которая уже терпеливо качалась среди сотен других, ждущих своих хозяев после театрального разъезда, они сядут обочь, не сводя с узницы пристальных, немигающих глаз, однако под навес с нею забрался только Лоренцо, ну а Чезаре сел на носу, лицом к гондольеру, и о чем-то быстро, приглушенно заговорил с ним, так что Александра не могла разобрать ни единого слова.