Что моё, то моё - Хольт Анне

– Что случилось?

– Меня зовут Ингер Йоханне Вик. Я занимаюсь исследованиями в университете Осло. В данный момент я разыскиваю кого-нибудь, кто смог бы рассказать мне о том, что случилось с одной женщиной, которая жила здесь раньше. Давно, чтобы быть более точной.

Женщине было далеко за шестьдесят. Голова была покрыта сине-зелёным шифоновым шарфом, через него просвечивали явно крашеные чёрные волосы.

– Я переехала в этот дом в тысяча девятьсот шестьдесят седьмом, – сказала она, не собираясь впускать Ингер Йоханне внутрь. – Так что, может быть, я смогу помочь? Кто вас интересует?

– Агнес Мохауг, – ответила Ингер.

– Она умерла, – сказала женщина и широко улыбнулась, словно ей было приятно сообщить об этом. – Она умерла в тот же год, когда я сюда переехала. Почти сразу после этого.

Женщина лениво подняла руку и ткнула куда-то налево в сторону первого этажа.

– Вы её знали?

Женщина засмеялась. На фоне болезненно покрасневших дёсен выделялись серые зубы.

– Да с ней почти никто не был знаком. Она жила здесь с того самого времени, как построили этот дом. С тысяча девятьсот пятьдесят первого года, если мне не изменяет память. Но она ни с кем… У неё был сын. Вы знаете об этом?

– Да, я ищу…

– Э… дебил, ну, вы понимаете. Я сама его не знала, он тоже умер…

Она снова засмеялась, громко и заливисто, словно считала исчезновение маленькой семьи Мохауг несказанно радостным событием.

– Говорят, он был больной. Очень больной. Но сама Агнес Мохауг… Она никому ничего плохого не сделала. Всегда была сама по себе. Печальная история, то, что случилось с её мальчиком, который…

Женщина замолчала.

– Который что? – осторожно спросила Ингер Йоханне.

– Ничего… – Она насторожилась. – Это было так давно. К тому же я плохо помню госпожу Мохауг. Она умерла всего через несколько месяцев после моего переезда, а её сын – за несколько лет до этого.

– Точно…

Тут женщина снова улыбнулась, что-то припомнив:

– Позвоните Хансволду, это в сорок четвёртом.

Она кивнула в сторону такого же дома, только выкрашенного зелёной краской, за высоким металлическим забором, метрах в ста левее.

– Хансволд живёт здесь дольше всех. Ему, должно быть, за восемьдесят, но он отлично соображает. Если вы чуть подождёте, я с удовольствием провожу вас к нему и представлю…

Она доверительно наклонилась, при этом не открывая дверь шире.

– …поскольку мы уже знакомы. Минуточку.

– Это совсем не обязательно, – быстро проговорила Ингер Йоханне. – Я справлюсь сама. Спасибо огромное!

Чтобы женщина в шифоновом шарфе не успела переодеться, Ингер Йоханне решила поскорее убраться. В детском саду громко закричал ребёнок. Плотник, стоящий на лесах, снова ругался и грозил засудить человека, стоящего у бетономешалки. Когда Ингер Йоханне вышла на дорогу, появился автомобиль, так что ей пришлось отступить, и она угодила ногой в грязь.

Городок как-то постепенно лишался своего очарования.

– Но я никак не могу понять, зачем вы хотите это знать.

Харальд Хансволд вытряхнул пепел из трубки в большую стеклянную пепельницу. Часть жженого табака рассыпалась по столу. Старый, хорошо одетый мужчина, очевидно, немногое различал вокруг себя: зрачок на левом глазу был затянут светло-серой плёнкой, а очков он не носил. Ингер Йоханне заподозрила, что он видит лишь размытые тени. Он впустил её, незнакомую женщину, принёс лимонад и кекс из кухни. В остальном он казался абсолютно здоровым. Он ловко набил трубку, голос его был спокойным, и он прекрасно помнил Агнес Мохауг, соседку, у которой был сын, страдавший задержкой развития.

– Он был легко управляем. Мне кажется, обычно именно это является основной проблемой. Ему было непросто заводить друзей. Настоящих друзей. Вы должны принять в расчёт, что это было совсем иное время, время, когда… терпимость по отношению к людям другим, непохожим…

Он застенчиво улыбнулся. – …ещё не стала нормой в обществе.

Ингер Йоханне не могла понять: он что, иронизирует? В груди закололо, и она сделала большой глоток лимонада. Он был слишком сладким, и она смущённо, стараясь делать это как можно незаметнее, выпустила изо рта большую часть напитка обратно в стакан.

– Андерс не был грубым, – продолжал Хансволд. – Моя жена приглашала его иногда к нам. Я нервничал, поскольку часто был в отъезде. Я бывший машинист, понимаете?