Что моё, то моё - Хольт Анне

– Я ничего не понимаю. Может быть, Эмили вообще не относится к этому делу. Мне так кажется, Ингер Йоханне. Я больше не в состоянии думать.

– А мне кажется, ему сейчас плохо, – пробормотала она, глядя в пространство перед собой. – По-моему, в Тромсё он совершил промах. Он собирался убить этого ребёнка так же, как и остальных. Непонятно. Он придумал какой-то способ убийства, который…

– …не оставляет следов, – раздражённо продолжил Ингвар. – Так что целая армия наших так называемых опытных медиков лишь разводит руками. Сожалеем, говорят они. Никаких видимых причин смерти.

Ингер Йоханне тихо опустилась на колени и закрыла глаза.

– Он не должен был душить Гленна Хуго, – спокойно сказала она. – Всё должно было случиться иначе. До этого момента его приводил в восторг тот факт, что у него всё и все находились под контролем. Он играет. Так или иначе он чувствует, что он… восстанавливает справедливость. В Тромсё его испугали. Он потерял контроль. Почувствовал раздражение. Вероятно, теперь он может стать неосмотрительным.

– Скотина, – процедил Ингвар. – Проклятая тварь!

– Не совсем так, – возразила Ингер Йоханне, она по-прежнему стояла на коленях. – Он неплохо устроен в жизни. Вероятно, не имеет никаких нареканий со стороны полиции. У него всё должно быть под контролем, он просто помешан на этом. Всегда всё чисто. В порядке. На своих местах. То, что он сейчас делает, он делает потому, что это правильно. И он чего-то лишился. У него забрали нечто важное, что, по его мнению, должно принадлежать ему. Мы ищем человека, который считает, что располагает полным правом поступать так, как он поступает. Весь мир против него. И всё плохое в его жизни происходит по вине других. Он не получил ту работу, которая должна была достаться ему. Когда он провалил экзамен, это случилось, потому что задание было неправильно составлено. Если он плохо выполняет свои обязанности, в этом вина его шефа – идиота, который не может оценить его работу. Но он живёт со всем этим, с женщинами, которым он не нужен… Живёт до того дня, когда…

– Ингер Йоханне…

– …происходит нечто…

– Ингер Йоханне! Прекрати!

– …отчего он взрывается. Он больше не в состоянии мириться с несправедливостью. Теперь его очередь навести порядок.

– Я всё понял! Хватит. Всё это лишь предположения!

Ноги затекли, и её лицо исказилось в гримасе, когда она, опираясь о край стола, попыталась встать.

– Может, и так. Но это ты попросил меня о помощи.

– Здесь плохо пахнет.

Кристиане закрыла нос ладошкой. Под мышкой у неё был Суламит. Король Америки лизнул её в лицо.

– Привет, сокровище моё. Доброе утро. Мы проветрим.

– Дядя плохо пахнет.

– Я знаю!

Ингвар натянуто улыбнулся:

– Мне пора домой. Приму душ. Спасибо, Ингер Йоханне.

Кристиане убежала обратно в свою комнату, Король Америки последовал за ней. Ингвар Стюбё стыдливо прикрыл пятна пота под мышками, надевая пиджак. У двери ему захотелось обнять её, но он только протянул руку. Она была на удивление сухой и тёплой. Её ладонь всё ещё горела после рукопожатия, когда он уже скрылся за углом дома. Ингер Йоханне увидела, что окна придётся вымыть: на стёклах повсюду были липкие полоски, оставшиеся от скотча. А ещё ей нужно заклеить лейкопластырем мизинец. Она отвлеклась и не чувствовала боли, а сейчас увидела, что он сильно распух, а ноготь почти полностью оторван. И сразу стало очень больно.

– Джек накакал! – радостно прокричала Кристиане из комнаты.

35

Несмотря на то, что Аксель Сайер никогда не чувствовал себя по-настоящему счастливым, он всё же был доволен своей жизнью. Он был на своём месте здесь, в Харвичпорте, в этом сером деревянном доме у побережья. От дождя потрескавшийся асфальт на Оушен-авеню потемнел. Машина медленно приближалась к дому, словно Аксель не был до конца уверен в том, хочет ли он вернуться. Море стало серым, сливаясь с небом, даже яркая зелень дубов, росших вплотную друг к другу, поблёкла. Акселю нравилась такая погода. Было тепло, и воздух, вливавшийся в открытое окно, был свежим и сырым. Автомобиль остановился. Некоторое время Аксель сидел без движения, а потом вытащил ключ зажигания и вышел.

Флажок на почтовом ящике был поднят. Миссис Дэвис не нравился этот ящик. На её собственном Бьёрн, швед, продававший на Мэйн-стрит доверчивым туристам деревянных лошадок – якобы шедевры народного промысла, нарисовал цветы. Бьёрн не знал ни слова по-шведски, и к тому же был блондином с карими глазами. Но когда он брался за кисти, то всегда выбирал жёлтые и голубые цвета шведского флага. Ему это прощали, поэтому на ящике миссис Дэвис были нарисованы цветы мать-и-мачехи с голубыми стеблями. Почтовый ящик Акселя был абсолютно чёрным. Когда-то флажок был красным, но с тех пор много воды утекло.