Кен - Андреева Наталья

— Вот. Если нужны.

— С-спасибо. — Он замялся.

— Значит, ты и есть теперь самый близкий Женин родственник? И что ты хочешь?

— С-съезжай отсюда.

— А ты переедешь, да? В ее квартиру. Один или с соседом?

— Н-не зря же я с-старался.

— Так это ты ее зарезал?

— Д-докажи.

— А в Италию зачем ездил?

— Не т-т-т… — Он так и не смог выговорить, до того разволновался.

— А я тебя еще пожалела!

— С-суд будет. С-съезжай.

— Ладно, Толя. Не утруждайся. Ты так много сделал для того, чтобы переселиться наконец из своей вонючей общаги в эти хоромы. Пользуйся.

— Н-ничего я не с-сделал.

— Ты ее утопил. Элеонору Станиславовну.

— Она с-сама. Мы п-плыли. Ей стало п-плохо.

Он вспомнил ненавистное теткино лицо. Спокойное, расслабленное. Она все хотела от него спрятаться. Тогда, на кладбище, обещала обязательно поговорить и тут же сбежала в Италию. Всю жизнь он был для тетки чем-то тягостным — плебеем. А когда Евгения приехала на турнир со своим новым бой-френдом и представила его матери: «А это Толик. Мой двоюродный брат. С Урала, помнишь, мама?» — ее красивое лицо исказила презрительная гримаса: «Как ты могла?»

Он очень хорошо помнил их первую встречу. Теперь, добравшись наконец до ее виллы, он сказал:

— Теперь вам п-придется меня п-принять, Элеонора Станиславовна.

Ее длинное и невероятно сложное имя он выговаривал старательно и почти не заикаясь. Учился этому долго, а был он упрям. Тетка сидела на веранде, необыкновенно красивой веранде, освещенной ярким солнцем, и старательно смотрела мимо. Так и не поймав теткиного взгляда, он решил: «Я ее убью». Слишком долго он этого хотел. За себя, за Женю, за счастье, которое продлилось только до утра. За то, что у них с двоюродной сестрой не могло быть ничего — ни будущего, ни общих детей.

40: 15

— Ах, у меня столько дел! И я ужасно устала! Когда у тебя самолет?

— Я м-могу задержаться.

— Не стоит.

— О Ж-жене…

— Ах, только не сейчас! И не о делах, умоляю! Я хотела пойти на пляж.

Он взял со столика полотенце и крем для загара. А потом они с теткой плыли. Вместе. Она слишком уж старалась его не замечать. И уплыть подальше. Как это глупо и неосмотрительно для пятидесятилетней женщины, не слезающей с диет. А он говорил, говорил, говорил… Заикаясь, и оттого многие вещи казались еще неприятнее. Здоровый, сильный мужчина, для которого плыть рядом с ней было так же легко, как толкать перед собой надувной матрас. Хоть километр, хоть два — никакой усталости. И губы у нее посинели.

И вот тогда он почувствовал дикий восторг. Наконец-то! Его заметили!

— Помогите! — прохрипела она.

— Сейчас.

И рукой он слегка утопил в воде теткину голову так, чтобы она захлебнулась. Проплывавшая мимо яхта подняла Элеонору Станиславовну на борт уже мертвой. Ее племянник, находившийся рядом, изо всех сил помогал испуганному яхтсмену делать женщине искусственное дыхание. Но он-то знал, что они оба пытаются оживить труп. У Элеоноры Станиславовны в нужный момент все-таки нашлось сердце, чтобы остановиться.

40: 30

— Что ты ей сказал?

— П-правду. О с-себе, о т-тебе.

— А право у тебя есть правду говорить? И что ты вообще про меня знаешь?!

— О ваших от-т-т…

— Замолчи! — И потом очень устало: — Сволочь ты. Убогих вообще-то жалеть надо. Но ты сволочь.

Ксения подумала, что он ударит. Но Анатолий Воробьев был только рад, что его представления о женщинах оказались верными. Все они жестокие. Прикидываются добрыми только тогда, когда чувствуют свою выгоду.

— В-все в-вы… — так и сказал он.

И Ксения поняла, что рукам он волю не даст, но отомстит по-своему. И за то случайное заикание, и за сегодняшнее презрение. Просто воспользуется ее слабостью, добротой и неумением урвать от жизни свой кусок, если есть хоть малейшая зацепка.

— Ладно, я уйду, — сказала Ксения. — Не надо никакого суда.

— Б-боишься п-проиграть? — усмехнулся он.

— Боюсь, что ты не получишь того, что заслужил. Подожди минутку.

Ксения услышала, как зазвонил телефон. Она побежала в спальню, чтобы не говорить при нем. Зажгла ночник, присела на кровать. Почувствовала, что только он может захотеть с ней поговорить в это позднее время.

— Ксюша? Успел соскучиться. Зря я тогда ушел, да?

— Наверное.