Кен - Андреева Наталья

«Зачем?» — думала она, выполняя все тот же механический ритуал служения этой трехкомнатной квартире. Ей было тоскливо. Она должна была принять какое-то решение.

30: 0

Спустя час Ксения надела куртку, чтобы сходить в магазин. Взяла хозяйственную сумку, открыла дверь и вздрогнула от неожиданности: на пороге стоял Герман.

— Напугал! — вскрикнула она. — Почему не звонишь?

— Куда?

— В дверь, чучело!

«Чучело» моргнуло зелеными глазами. Ксении захотелось пальцем потрогать густые мохнатые ресницы: может, отклеятся?

— Далеко собралась? — посторонился Герман.

— В магазин. Сумки поможешь донести?

Он пожал плечами, шагнул вслед за Ксенией в лифт.

— Что, гости ожидаются? Кормить надо, да?

— Ты можешь снять пробу.

— И что это будет? Сливки или объедки с барского стола?

— У тебя глупый юмор.

— А у тебя вообще никакого. Только женщина, лишенная чувства юмора, может всерьез воспринимать клоунские попытки своего бывшего мужа вымолить прощение.

— Фраза для тебя слишком умная.

— Я много читал за последние дни, — глубокомысленно изрек он. — От скуки.

— Ты?! Читал?!

— Да, Черри. Книги. Долго не мог понять, почему люди делают такую глупость. Телевизор гораздо проще. Но дело в том, что, глядя в него, многое можно пропустить. Отлучился на несколько минут в кухню за куском колбасы, глядь — пропустил самую суть. Нажрался, но остался в неведении. А читая книгу… Ты меня не слушаешь!

— Герман, с тобой по улицам невозможно ходить! На тебя все женщины смотрят.

— Да? Значит, я красивее, чем твой бывший муж?

— Это совершенно бабский вопрос.

— Тогда ответь по-мужски. Конкретно и без вранья: ты его уже простила?

Ей было весело. Настроение почему-то поднялось. «Вот я иду по улице с красивым парнем, — думала Ксения. — На него все смотрят. А мне все равно. А они все думают, что мы вместе». Она даже улыбнулась. Наверное, все прохожие подумали в этот момент: «Боже, как она счастлива!» Герман даже холода не боялся: шел без шапки, в любимом белом свитере, в черной куртке. Он очень естественно чувствовал себя в центре внимания: не позировал, не смеялся слишком громко, не говорил напыщенных и глупых фраз. Просто шел, и все, один, на этой улице, полной завидующих мужчин и восхищенных женщин.

— Из тебя вышел бы классный актер, — не удержалась Ксения.

— Что? Актер? Чтобы девочки визжали от восторга, глядя как я в белой рубашке, со шпагой в руке, этакий герой-любовник какой-нибудь исторической мелодрамы разделываю толпу здоровых мужиков в мелкий винегрет? Чушь!

— В тебе романтики нет. Подержи, пожалуйста, сумку.

Она прицелилась на аппетитный кусок мяса: если потушить его с грибами, да с приправами, да добавить красного вина, да…

— Тебе столько не съесть, — пристально посмотрел на нее Герман.

— Угу. Взвесьте, пожалуйста.

— Все бабы дуры, — очень громко сказал он.

Продавщица уронила нож. Ксения вздрогнула. Никак невозможно сосредоточиться! Что-то вертится в голове, но что?

— Герман, перестань!

Ксения за рукав потащила его к кассе.

— Постой, пожалуйста, здесь. Нет, в уголке. Не верти головой. Я сейчас.

Почему-то ей показалось, что Герман уйдет. Назло ей, вместе с куском мяса. Но когда Ксения вернулась, он стоял все там же, у кассы, а какая-то дамочка подозрительно долго рылась в кошельке. И смотрела на его лицо, а его зеленые глаза неподвижно и зло уставились в одну точку.

— Эй! Герман! Ты в вине что-нибудь понимаешь?

— Пожалуй, тебя стоит разок напоить, — задумчиво сказал он.

— В другой раз. Если я куплю шампанского, это будет нормально?

— Не нормально. К мясу нельзя подавать шампанское. Брось его, Черри.

— Не поняла. Шампанское?

— Дура, — рассердился Герман. — Своего бывшего. У него любовница.

— Тебе-то что?

— Ты знаешь, что не обязательно должна уметь женщина, но обязательно должен уметь мужчина?

— Ну?

— Принимать решение. Это есть признак сильного пола. Не позволяй другим думать за себя. Пусть это будут твои ошибки, понятно?

— Тебе нельзя много читать, — грустно сказала Ксения. — Скажи, я когда-нибудь предъявляла на тебя хоть какие-нибудь права? Выговаривала за многочисленных любовниц?

— Нет, нет, нет.

— Мы с тобой даже не ровесники. Тебе только двадцать шесть, а мне уже двадцать семь! И ты никак не можешь понять, что в моем возрасте женщине уже давно пора иметь семью и детей. Ты можешь сейчас же отдать мне сумки и исчезнуть.