Кен - Андреева Наталья

«А вот я не могу одна», — подумала Ксения. Она имела в виду не то одиночество, которое испытывают наедине с собой, от безысходности и отсутствия рядом близкого человека. А то, что бывает среди людей — сознательное противопоставление себя и чужим, и близким, когда даже в самые откровенные моменты жизни сказать правду труднее, чем соврать.

Ксения подошла к ближайшему цветочному киоску.

— Что вы хотели, девушка? — почти безразлично окинула ее взглядом скучающая продавщица.

— Цветы.

— А на какую сумму вы рассчитываете? — Ксения поняла эту подозрительность: зачем покупать дорогой букет девушке, скромно и буднично одетой, одинокой, без кавалера? И в самом деле, зачем?

Ксения полезла в карман куртки, вытащила все деньги, которые там были. Отсчитала мелочь себе на обратную дорогу, остальное протянула продавщице:

— Вот. Посчитайте, что там выходит. И услышала удивленное:

— На все?!.

…Букет вышел просто огромным. Выходя с ним из автобуса у ворот кладбища, Ксения ловила на себе удивленные взгляды. С такими цветами надо приезжать по крайней мере на «Мерседесе». Да, она небогата. Но кто сказал, что чем больше у человека денег, тем шире его душа? Быть может, за скромный подарок другу кем-то было отдано последнее, как, например, за этот букет? Все относительно, даже сумма, которая стоит на ценнике.

К удивлению Ксении, на могиле подруги кто-то недавно был. Букет, который там лежал, тоже был огромным. Цветы уже успел побить мороз, и они были словно чем-то обожжены. Но все равно живые — не пластмассовые. Свой букет Ксения положила рядом, подумала, что неплохо было бы поставить памятник. Как только появятся деньги…

— Черри?

Она обернулась испуганно. Его она хотела видеть меньше всего. И надо же было встретиться!

— Здравствуй, Звягин.

Два золотистых солнца вспыхнули, и Ксении показалось, что пламя это — прежняя неприязнь. Какой оказался порядочный! И на похороны пришел, и сейчас не забыл отметиться.

— Твой? — кивнула она на побитый морозом букет, лежащий на свежей могиле.

— А ты порядочнее, чем я думал.

— Взаимно.

Они постояли молча. Ксения уже хотела было уйти. Он вдруг спросил:

— Ты не на машине?

— Откуда бы она у меня взялась?

— Слушай, ты зачем нашу секретаршу доставала — насчет меня?

— А зачем ты все время врал?

— Думаешь, что я преступник?

— Может, хватит? Ты меня спрашиваешь, я тебя спрашиваю. А отвечать кто будет?

— За что? За это? — Он кивнул на свежий могильный холм.

— Ты странный человек.

— И в чем моя странность? Я, например, тебя не понимаю. Ты меня. Мой сосед Вася не понимает моего соседа Петю. Значит, все мы странные люди, да? А кто тогда подходит под стандарт?

— Ты не пьяный случайно, Звягин?

Он промолчал. С кладбища пошли вместе, в одну сторону. У ворот он достал сигареты, закурил. Ксения вздрогнула: «Опять!» Наваждение, в самом деле! Так чей же окурок она так вдохновенно спасала от следствия?

— Тебя милиция не вызывала?

— Милиция? Когда? — удивился он. Но, два золотистых солнца при этом испуганно погасли.

Ксения насторожилась:

— Может, тебя вчера вечером тоже дома не было?

— А я обязан давать тебе отчет?

— Их убили. Попова и Толю.

Самое странное, что он не стал напряженно вспоминать, кто они такие, эти Попов и Толя. И вдруг:

— Что, двоюродного братца больше нет в живых? Радуешься?

— Да ты-то откуда знаешь? Что он брат? Это ведь ты сказал мне, что Женька была болтлива! А она не была болтлива! Все так говорят. Ты соврал, Звягин, я это поняла.

— Умнеешь, Черри, — усмехнулся он.

— Да только ради того, чтобы ты перестал на меня так смотреть, я готова всю жизнь коллекционировать дипломы!

— Вот и займись.

Она никак не могла сосредоточиться. Ведь было что-то еще, очень важное, и оно касалось именно его. Этих золотистых глаз, похожих на два маленьких солнца. И никогда он не был тем, за кого себя выдавал. И непонятно, каким образом узнал, когда похороны Жени. И пришел. Ведь их было только трое: Герман, Анатолий Воробьев и этот, с золотыми глазами.

— Ты был на похоронах.

— А я и не прятался.

— Теперь букеты носишь.

— Что же делать, если даже родная мать о ней не помнит?

— Она умерла.

— Кто?

— Элеонора Станиславовна.

— Никогда не испытывал к ней особой симпатии, — сказал он теми же словами, что недавно Генка. — Не буду врать, что сожалею о ее преждевременной смерти.