Страшнее пистолета - Ольховская Анна

Тотальное безразличие к собственной судьбе погрузило Кирилла в своеобразный анабиоз. Где‑то на периферии сознания он замечал суету вокруг него Каплана, медсестер и санитарок.

А замечать начал на следующий день после визита «любящих родственников», когда веки решили наконец открыться.

Доктор Каплан оказался довольно щуплым лысоватым субъектом с идеально круглой проплешиной в стоге черных кудряшек и с вечно озабоченной физиономией. Скорее всего, это постоянство было связано с состоянием пациента, но другим Кирилл своего врача не видел.

Анабиоз, в котором плавало первые дни сознание, стал для Кирилла настоящим спасением, но это он понял гораздо позже. А тогда просто не замечал чудовищной боли, разъедающей тело изнутри. Он бессловесным кабачком лежал на кровати, тупо таращась в потолок. На вопросы, обращенные к нему, не реагировал, никого ни о чем не просил. Кормили его насильно, через трубку, физиологические потребности удовлетворялись добровольно‑принудительно.

А еще его кололи, натирали, пичкали лекарствами, воздействовали токами, облучали, массажировали — лечили, в общем, до изнеможения.

Сколько это продолжалось, Кирилл не знал. Просто не фиксировал. Но, похоже, Вениамин Израилевич действительно был великолепным профессионалом, потому что вскоре его пациенту надоело быть овощем.

Пускать слюни безмятежности, не обращая особого внимания на внешние раздражители, было, конечно, очень удобно. Ведь кабачок — он и есть кабачок, какие к нему претензии? Если бы не одно «но». Существенное такое «но».

Вытягивая из земли вкусняшку, кабачок просто толстеет, разрастаясь в длину и ширину. Но никаких лужиц и кучек при этом вокруг себя не оставляет. И это различие все больше и больше напрягало Кирилла.

У отважных и решительных литературных и киногероев были иные, более благородные стимулы бороться с болезнью и немощью: желание наказать негодяев, к примеру, или спасти слабых и униженных, или все это вместе, сделавшись суровым героем‑мстителем. В общем, светлых целей‑маяков, указывающих путь среди мрака отчаяния, писатели и сценаристы придумали немало.

У Кирилла же никаких таких целей пока не было — ни наказывать, ни мстить, ни защищать он не собирался. Но и выносить ежедневные унизительные процедуры вдруг расхотел.

Росток чувства собственного достоинства оказался самым сильным, он первым пробил кожуру кабачка и вырвался наружу, став единственной опорой разрушенной души.

Что бы ни случилось, какие бы пакости ни подбрасывала судьба, надо в любой ситуации оставаться человеком, не опускаясь до соблазнительно упрощающего жизнь уровня животного. Или растения.

И пусть окружающие видят тебя именно таким, плевать. Главное — твое внутреннее ощущение.

Когда Кирилл впервые попробовал встать, тело с ним не согласилось и осталось лежать на кровати рыхлым комком теста. В результате следующей попытки комок теста свалился на пол. И подняться самостоятельно не смог, потому что вдруг обнаружилось, что в руках и ногах поселились термиты, с хрустом пожирающие кости и мышцы изнутри. Когда их хозяин неподвижно лежал на кровати, мерзкие твари, наверное, спали.

Но попытка принять вертикальное положение закончилась плачевно. Но в то же время — результативно. Потому что дикая боль, выгнавшая на глаза слезы, одновременно окончательно взорвала анабиоз.

— Так, что тут у нас происходит? — словно сквозь вату донесся голос Каплана. — Ну, что ж вы так, молодой человек! Вам нельзя делать резких движений… Минуточку! А с чего вдруг вы решили делать эти движения? Вы… вы меня слышите? — оживился доктор, вместе с шкафоподобным охранником поднимая пациента с пола. — Понимаете?

— Да, — прохрипел Кирилл сквозь судорожно стиснутые зубы.

— Великолепно! — аж подпрыгнул на месте эскулап. — Сейчас сделаем укольчик, во‑о‑от так. Ну, с возвращением вас, Кирилл Константинович!

— Откуда? — возвращаться полностью, так сказать, Кирилл не собирался, поскольку тесное общение с родственниками нынешними и будущими в его ближайшие жизненные планы не входило. Доктор ведь упоминал о возможной умственной неполноценности? Вот и отлично. — Я куда‑то ездил?

— Вы… — Каплан склонился над пациентом, пристально вглядываясь ему в глаза. — Вы что‑либо помните?

— Да, конечно.

Злобные маленькие твари под действием инъекции постепенно начали укладываться в спячку, уволакивая в норы боль. Теперь можно было сосредоточиться на разговоре.

— Что именно вы помните?

— Да все. Вот только не понимаю, где я и как сюда попал.

— Та‑а‑ак, — доктор вцепился в кончик своего внушительного носа и принялся измываться над беднягой, заставляя мучительно краснеть. — Давайте по порядку. Как вас зовут?

— Кирилл. Кирилл Витке.

— Замечательно. Где вы работаете?

— Нигде.

— То есть?

— Я еще учусь. В школе. А где папа? И почему мне так больно? Я что, под машину попал, да?

— Мгм, — сделав нос похожим на воспаленный хобот муравьеда, Вениамин Израилевич оставил беднягу в покое и, присев на край кровати, успокаивающе похлопал Кирилла по руке: — А сколько вам лет, юноша?

— Двенадцать. Что вы все спрашиваете и спрашиваете? Почему сами не отвечаете? И… и почему у меня такой странный голос? Где папа? Я хочу домой!

Главное, не переиграть. Рыдать будем? Нет, не будем. В этом возрасте он считал себя взрослым парнем, жестким и суровым. А орать — орать можно сколько угодно.

— Все‑все, успокойся, — перешел на «ты» Каплан, — скоро придет твой брат, он все и объяснит. А пока я попрошу тебя лежать тихо и не пробовать вставать. Тебе пока нельзя.

— Но что случилось?

— Ты заболел, очень серьезно заболел. И для того, чтобы выздороветь, должен меня слушаться. Я — твой лечащий врач, меня зовут Вениамин Израилевич.

— Очень приятно, — буркнул Кирилл и отвернулся. — Я в туалет хочу.

— Сейчас придет санитарка и даст тебе утку.

— На фиг мне утка? Я есть не хочу, я писать хочу!

— Кирилл, — доктор наклонился и вытащил из‑под кровати раздавленный асфальтовым катком чайник без крышки, — уткой в больницах называют вот эту штуку, она лежачим больным вместо туалета.

— Чего‑о‑о? Не буду я в эту штуку, да еще в присутствии посторонней тетки! Помогите мне дойти до туалета!

— Тебе снова будет больно, к тому же ты еще слишком слаб, чтобы справиться самостоятельно.

— Отведите. Иначе обдую кровать.

Первый раунд Кирилл выиграл по очкам. Все тот же шкаф на коротких кривых ножках вкатил в палату инвалидное кресло, пересадил туда упрямого пациента и довез до санузла. Дальше Кирилл управлялся сам. И пусть заняло это гораздо больше времени, чем раньше, пусть потревоженные термиты снова грызли его (правда, меньше, чем в первый раз, лекарство еще действовало), но он сделал свой первый шаг к возвращению.

И с каждым днем таких шагов становилось все больше. Каплан разработал новую методику лечения, включающую в себя и физическую реабилитацию, и Кирилл упорно, используя практически все свободное время, тренировался.

Через неделю он мог уже обходиться без инвалидного кресла и передвигаться по палате самостоятельно. Стараясь не показывать, каких усилий ему это стоит. Ведь вряд ли двенадцатилетний мальчик способен выдерживать постоянную боль, пусть и не такую мучительную, как раньше, но изматывающую до донышка.

А потом доктор, подгоняемый Аристархом, придумал‑таки лекарство, нейтрализующее действие отравы, и развивающийся в костях и мышцах процесс удалось остановить. Но, видимо, не до конца, потому что боль осталась. И стоило хоть раз пропустить прием лекарства, как она с радостным повизгиванием вылетала из норы и оттягивалась вовсю.

Но если прием не прерывать, существование было вполне сносным.

Именно существование, назвать происходящее жизнью Кирилл не мог. Пока не мог. Хорошо хоть, его оставили в покое «родственники».

После неожиданного «возвращения» брата Аристарх примчался в клинику на следующее утро, надеясь, что доктор ошибся, и с младшим на самом деле все не так плохо.

Но Кирилл старательно, словно наглый невоспитанный свин в детской песочнице, растоптал куличики надежды. Он никакой не бизнесмен, стажировавшийся в Лондоне, а ученик гимназии, вот!

И с удовольствием наблюдал из чердачного окошка сознания, как Аристарх, покрываясь нервной экземой, пытается объяснить брату реальность: он, Кирилл, уже давно вырос, выучился, руководит бизнесом — «Монблан», наша фирма, ну неужели ты и на самом деле ничего не помнишь? — но с ним случилась беда. Этим летом Кирилл поехал в отпуск на Гоа и подхватил там какую‑то неизвестную заразу, свалившую его на больничную койку и лишившую памяти.