Те же и Скунс - Милкова Елена

В лесу, как и во всех прочих стихиях, Снегирёв чувствовал себя дома. Вдобавок ему очень нравилось ходить среди сосен. Просто ходить, а не передвигаться короткими перебежками, уничтожая по дороге всё двуногое и шевелящееся. Неслышно погружать ногу в белый мох и шелковистую травку, внимать звукам и запахам… слушать голос и дыхание леса, которые благодаря всё той же страшной науке, глубоко вбитой в подкорку, были ему намного понятнее, чем большинству нормальных людей…

– Дядя Лёша, – спросила его Стаська, – а вы в лесу не… заблуждаетесь?

– Нет, – сказал Снегирёв. – Не заблуждаюсь. Он старался держаться так, чтобы всё время была видна её красненькая капроновая штормовка. И, главное, чтобы девочка всё время могла видеть его.

– А тётя Нина совсем не ориентируется, – сказала Стаська. И улыбнулась – без осуждения, без насмешки над слабостью взрослого, просто по-доброму: вот, мол, еще как на свете бывает. – Не ориентируется и очень боится. А вы в лесу не боитесь?

– Нет, – сказал Алексей. – Не боюсь.

– Дядя Валя тоже не боится, только он очень осторожный, – продолжала рассказывать Стаська. – Мы когда жили в Ромашках… Это около Лосева, от дяди-Валиной работы база была… там мы в лесу канаву нашли, точно такую, как здесь, и он «Москвичик» против неё ставил, чтобы издалека видеть.

Снегирёвская «Нива» умела за себя постоять существенно лучше старенького «Москвича». Кроме того, оставалось неясным, что стал бы делать Жуков, заметив около своей машины несанкционированных визитёров. Алексей подумал, что вряд ли стоило развивать эту тему, и промолчал.

Сосняк же действительно рассекала длинная прямая канава. По одну её сторону когда-то случился небольшой пожар. Взрослые деревья уцелели, отделавшись обугленным верхним слоем коры возле корней, а вот лесная подстилка и мелкие кустики сгинули начисто. Теперь зелёная жизнь заново осваивала проплешину, и чуть ли не первыми, не встречая обычной конкуренции, в сожжённую почву проникли грибы. Добравшись до этого места, Стаська сняла с плеча ремень, и в поставленную наземь корзину один за другим посыпались чистенькие жёлтые моховички. Снегирёв смотрел на дочь и думал, как они могли бы поехать сюда втроём. Они со Стаськой – и Кира. А потом возвращались бы домой, смеясь и в шутку жалея автомобиль, насмерть перегруженный грибами. И наконец сообща чистили бы их за круглым кухонным столом, вспоминая, какой при каких обстоятельствах «попался»… «Позор на мои седины, и как я проглядел такого красавца?» – «А-а, папочка, затем у меня и очки, чтобы всё замечать…» И Кира без конца срывалась бы греть обед, а у Стаськи слипались бы глаза, и…

– Дядя Лёша, – сказала Стаська, – можно мне с вами посоветоваться? – И добавила, волнуясь и краснея: – По жизни…

Снегирёв молча переставил свою корзину поближе и сел на горелый пенёк. Итак, у них уже были общие переживания. И общая тайна. А теперь ей понадобился его совет по важному жизненному вопросу. Очень даже неплохо. Он в который раз осознал, что делает чудовищную ошибку. Ну и плевать. Могла ли быть слишком дорогая плата за такие мгновения?

– Вы понимаете, – начала Стаська, – в младших классах нас родители из школы встречали…

– И правильно делали, – проворчал Снегирёв. – У вас, я надеюсь, омоновец при входе сидит?

– Сидит, – кивнула она. – Так вы понимаете, мы уже считаем, что мы взрослые… выросли… Нам скорей хочется… А родители, ну, вы же знаете, мы для них маленькие… И вот как раз первого числа за одной девочкой из нашего класса мама пришла, а та всё лето мечтала, как одна будет ходить. Ну и… В общем, она этой маме такую пощёчину… Я в двух шагах стояла…

Снегирёв молча слушал.

– А потом ко мне поворачивается, – продолжала Стаська, – и как ни в чём не бывало спрашивает: «Санта-Барбару» летом показывали или как? А то, мол, в такую тьмутаракань предки загнали, что и телевизора не было… А я стою и не знаю, как с ней теперь разговаривать…

– И не стала? – угадал Снегирёв. Стаська опустила глаза.

– Нет… И понимаю, что вроде невежливо, а всё равно не могу…

Снегирёв подумал.

– А тётя Нина с дядей Валерой что тебе посоветовали? – спросил он затем. Он был сторонником субординации.

Стаська помялась.

– Тёте Нине я вообще говорить не стала, она расстроится… А дядя Валя сказал, это дело той девочки и её мамы, а мне лучше с ней себя вести, как будто ничего не случилось.

Чувствовалось – такое решение проблемы её категорически не устраивало. Что касается Снегирёва, ему множество раз случалось пожимать руку людям, которых ему больше всего хотелось безотлагательно придушить.

– Я бы, – сказал он Стаське, – на твоём месте шумных скандалов ей не закатывал…

– А я и не закатываю!

– …но и всякие отношения начисто прекратил бы. Стаська сняла очки и стала протирать их рукавом свитера, забавно щурясь на Алексея. («Совсем как Кира…» – опять заныло в груди.)

– Вы знаете, дядя Лёша… Я иногда думаю… Если бы у меня были мама и папа, мы бы тоже, наверное, ссорились… Они бы меня за что-нибудь ругали, а я бы обижалась… – Стаська помолчала. – Только всё равное кажется, что мы бы ни за что… никогда… Снегирёв молча слушал, глядя на неё.

– Дядя Лёша, – спросила она неожиданно, – а вас дети есть?

Вот тут Алексей испытал страшный позыв очертя голову шагнуть в пропасть, выговорив труднопоправимое «да». Он поборол подступившее головокружение и ответил более обтекаемо:

– Да ты понимаешь, я как-то до сих пор не женился…

– А родители ваши ещё работают или уже на пенсии?

– Не знаю, – Алексей усмехнулся. – Меня родители бросили, когда мне два месяца было. Я в детдоме вырос.

– А я маму хорошо помню, – сказала Стаська задумчиво. – Мне семь лет было, когда…

– Я знаю, Стасик.

– А папу я никогда не видела. Он в Африке погиб, в геодезической экспедиции. Я даже родиться тогда ещё не успела. – Стаська надела очки и вновь посмотрела на Снегирёва, словно ожидая совета: – У нас в классе мальчик был… То есть он и сейчас есть… Ну, такой, понимаете, которые с пелёнок всё знают… Я однажды сказала про папу, а он стал смеяться: это, мол, все тётки придумывают, которым обещали жениться. Я тут ему ка-ак дала! Нос разбила. Меня к директору вызывали, – добавила она с гордостью. – И тётя Нина с дядей Валей воспитывали. Чтобы я извинилась… Говорили, мама была бы недовольна…

– Почему? – тихо спросил Снегирёв.

– Ну, этим ничего не докажешь, и всякое такое, что нельзя до них опускаться.

– А ты?

– А я сказала, что ещё сильней ему тресну, если он опять!

– Вообще-то опускаться в самом деле не надо, – рассудительно проговорил Алексей. – Так что тут они правы. Но, если честно, я бы тоже, наверное, ему в репу заехал.

– Между прочим, – сообщила ему Стаська, – папа маме кольцо подарил, когда уезжал. Обручальное. Оно у меня теперь на стенке висит. И сказал: как вернусь – в тот же день в загс!

Снегирёв подумал о стихах на беленьком бумажном листке. Стаська услышала его мысли.

– Дядя Лёша… – застеснялась она. – Я когда-то стихотворение сочинила… Можно, я вам прочитаю?

Он кивнул, глядя ей в глаза. Кира шла к ним через лес и близоруко всматривалась сквозь очки, неся, словно букет, яркие подосиновики: «Вы это что тут притихли? Зову, зову…»

Снегирёв вдруг посмотрел на себя как бы со стороны и с пугающей трезвостью, присущей безумию, подумал:

"Господи, а почему бы и нет?.. Плен, побег и прочие злоключения, растянувшиеся более чем на десять лет… Жизнь, она ещё и покруче коленца выкидывает… Сколько легенд он на своём веку сотворил, одной больше… «А сразу почему не сказал?» – «А ты бы на моём месте сразу сказала или тоже сначала познакомилась бы?..» И прекратится наёмный убийца по прозвищу Скунс. Вот прямо сейчас. Вот прямо в эту секунду. Он даже фразу придумал: