Суд Линча - Троицкий Андрей

– Потому что откусил себе язык? – уточнил Леднев.

– Совершенно верно, он откусил свой поганый язык, и если тебя интересуют детали, – Мельников ухмыльнулся, – все кончилось очень быстро. Может, пять минут на все дело, может, меньше. Он чего-то там проблеял, выплюнул свой язык на траву, и я понял, что он больше десяти минут не проживет. Но он подох только через полчаса по дороге в больницу в машине «скорой помощи».

– Ладно, – сказал Леднев, – что было, то было.

– Но ты ведь не случайно вспомнил об этом именно сейчас?

– Просто слышал разные разговоры, хотелось знать, как все происходило на самом деле – и все.

– Хочешь, я задам сам себе тот вопрос, что ты мне сейчас собираешься задать? – спросил Мельников. – Вопрос, ради которого ты, собственно, и начал весь этот разговор? Ну, хочешь?

Леднев, кивнув головой, посмотрел на Мельникова с интересом.

– Ты хочешь спросить: не пора ли прийти в прокуратуру и рассказать им все, что я накопал самостоятельно? – Мельников кашлянул, сплюнул попавшую в дыхательные пути слюну. – Сейчас ситуация такова: убийце твоей бывшей жены я дышу в затылок. А прокуратура отстала от меня на километр. И вряд ли вообще меня догонит, я даже не знаю толком, занимаются ли там этим делом, или оно неделями лежит без движения. Да, я оторвался от них и хочу довести все до конца. Конечно, если ты будешь настаивать, я уступлю.

– Я не буду на этом настаивать, – Леднев похлопал Мельникова ладонью по коленке. – Все в порядке. Ты переодевайся пока, а я пойду к Валере Андронову, хочу презент ему сделать. Купил картину Наде в подарок на день рождения, но потом подумал, эта вещица не в её вкусе.

– Если там штангист на помосте изображен, тогда Андронов повесит её в углу, – сказал Мельников, открыв свой шкафчик, он выложил из него вещи, нашел часы и надел их на руку.

– Нет, это пейзаж, природа, в общем.

Леднев взял перевязанную шпагатом картину и пошел из раздевалки.

* * *

Поднявшись на второй этаж, Леднев постучал в кабинет Андронова и, не дожидаясь ответа из-за двери, вошел внутрь и поставил картину на пол. Хозяин спортклуба пил кофе и разговаривал по телефону. Он показал Ледневу на кресло и оборвал разговор, сказав в трубку, что сам перезвонит позже.

– Занятную вещицу тут купил, – сказал Леднев после взаимного приветствия. – А куда её пристроить в своей квартире не знаю, все стены уже чем-то завешаны, – он сел в кресло, развязал шпагат и освободил картину от оберточной бумаги. – Вот я о тебе и вспомнил. Подарок. Что на этих «качков» любоваться? – он осмотрел стены кабинета, увешанные фотографиями атлетов. – А здесь искусство, родная природа. Создает настроение и все такое.

Он поднял картину двумя руками и повернул её к Андронову.

– Да, родная природа, – заметил хозяин клуба кислым голосом. – Настроение, конечно, создает.

– Значит, нравится? – с надеждой спросил Леднев.

– Ну, красивая, только здесь ведь атлетический клуб, а не музей изящных искусств, – Андронов помотал головой. – Нет, не возьму, при всем к тебе уважении, не возьму. Без обид. Да и подарок слишком дорогой. Тут одна рама чего стоит. Нет, не возьму.

– Ну, дома повесишь, – не сдался Леднев. – Приятно посмотреть на такое.

– У меня дома то же самое по стенам висит: вымпелы, плакаты спортивные, – поморщился Андронов. – Я как-то природу эту, знаешь, не очень… Ни к селу, ни к городу, называется. Может, в раздевалке её повесить? Хотя, нет, спереть могут. Нет, не возьму. Хотя за то, что обо мне вспомнил – спасибо. Кофе хочешь?

Леднев вышел из кабинета Андронова раздосадованный, злой на самого себя. Во время прошлой встречи Надя сказала Ледневу, что через пять дней у неё день рождения и добавила: «Это я говорю не для того, чтобы ты мне подарок сделал. Просто для сведения, чтобы не забыл поздравить по телефону. Тем более, ты не можешь мне подарить ничего такого, чего у меня нет». Эти последние слова задели Леднева. «Значит, у тебя есть абсолютно все?» – спросил он, чувствуя, что заводится. «Почти все, кроме сыгранной в кино главной роли. Зря я тебя озадачила насчет дня рождения. Ладно, подари мне розочку. Ее лепестки я засушу в книге, стану на них смотреть зимними вечерами и тебя вспоминать. Это будет мой маленький гербарий», – Надя рассмеялась, и этот смех больно уколол Леднева.

На следующий день он взял такси и поехал к Дому художника на Крымской набережной, решив, что хорошая картина – достойный подарок женщине. От обилия картин, выставленных художниками вдоль набережной, зарябило в глазах. Предложение явно превышало спрос. Сомлевший от жары, от бьющего в глаза солнца Леднев, сняв и забросив за спину пиджак, брел вдоль бесконечного ряда полотен, висящих одно над другим в четыре ряда до самой земли, останавливался, разглядывал картину, на которой остановился взгляд и брел дальше. Художники, загоревшие до черноты, сидели на ящиках, играя в карты или домино, пили воду, болтали друг с другом, словно вовсе не их картины выставлены здесь на продажу. «Еще четверть часа этого хождения и со мной случится солнечный удар», – решил Леднев.