Черное платье на десерт - Данилова Анна

Когда она улеглась в каменном гробу во весь свой рост и закрыла глаза, мгновенно став похожей на самую настоящую покойницу, я вдруг услышала:

– А теперь задвинь плиту на место, чего стоишь?!

И я с легкостью задвинула. Затем выпрямилась и, почувствовав привкус крови во рту, закрыла глаза и куда-то вознеслась…

Глава 10

Миша Левин долго не мог уснуть, ворочаясь в неудобной постели гостиничного номера, но не потому, что мечтал поскорее оказаться в своей московской квартире, где его ждала поистине барская широкая кровать с шелковыми простынями и вкусная еда, которую ему готовила его жена, Майя, а из-за того, что никак не мог решить, кому же доверить страшную тайну, которая завтра, быть может, станет достоянием заинтересованных лиц… Но тогда уже будет поздно, и Смоленская, которая, безусловно, узнает, что Миша обладал этой информацией задолго до нее, никогда не простит ему этого молчания.

С другой стороны, он, наученный жизнью, знал, что женская дружба хотя и редко, но несет в себе элементы особой нежности и преданности, а это может сыграть определенную роль в деле и, возможно, помешать следствию развиваться по своим строгим законам.

На побережье Черного моря, на благодатной цветущей кавказской земле кто-то устроил самую настоящую бойню. Да, в стране хаос: экономика полностью разрушена, члены правительства по уши погрязли в коррупции и, прикрывая казнокрадство дешевыми популистскими объяснениями и обещаниями, продолжают методично и цинично переправлять деньги, отнятые у обнищавших обманутых соотечественников, в швейцарские банки; мусульмане бьются за мировое господство и готовы на все ради достижения своих политических целей; в любую минуту в России может вспыхнуть самая настоящая гражданская война, да в принципе она уже идет, в воздухе пахнет гексагеном – смертельным ароматом террора…

Кто знает, быть может, именно в такой обстановке легче всего добиваться преступных целей, убивая и грабя с каким-то непередаваемым остервенением, словно протестуя этим против повальной нищеты и несправедливости и не желая катиться вместе со всеми в пропасть безысходности и отчаяния?..

И кому, как не следователю прокуратуры, знать об этом и уметь чувствовать кожей приближающуюся с каждым часом, днем, годом опасность?

…Миша сел на постели и сжал кулаки. Ему все не нравилось в этой гостинице: и запах простыней, и скрипучая кровать, и звук царапающей стекло ветки абрикоса за окном… Его воротило от всего казенного, некачественного, грязного… К тому же в комнате спали еще двое – Виталий Скворцов и Паша Баженов, которые уже одним своим присутствием мешали ему сосредоточиться и принять правильное решение.

Сколько раз он собирался уйти из Генпрокуратуры в адвокаты, звал с собой и Екатерину, предлагал открыть свою контору, но всегда находились причины, по которым они не могли этого сделать, и, как правило, причины эти были связаны с какими-то конкретными делами и даже людьми. Работа следователя была азартной и не давала возможности слегка притормозить, остановиться, чтобы оглянуться, отдохнуть и, набравшись сил, идти вперед – слишком много было дел, и слишком сложные пути ждали их в поисках правды… Кроме того, была еще и нормальная, здоровая озлобленность перед собственным бессилием, если дело касалось громких заказных убийств, поскольку многие факты, которые добывались следователями Генпрокуратуры упорным трудом и потом, скрывались впоследствии под непробиваемым колпаком секретности и недоступности, блокировались лицами, кровно заинтересованными в прекращении этих дел и обладающими практически безграничной властью и влиянием.

Наконец Миша надел брюки и, накинув на плечи рубашку, вышел на цыпочках из своего номера.

Оказавшись в голубом от лунного света длинном гостиничном коридоре, он сделал буквально несколько шагов и тихо постучал в дверь номера, в котором спала Смоленская.

Послышались шаги босых ног, затем дверь распахнулась, и он увидел стоящую в ночной рубашке Екатерину.

– Миша? Я думала, что это дежурная, я просила ее разбудить меня пораньше. Извини… Я сейчас, только оденусь… – И она, отступив назад, прикрыла дверь, растворилась в синих сумерках комнаты.

Миша потянул носом, и ему почудилось, что казенный сухой гостиничный воздух словно наполнился живым теплом женского тела, к которому слегка примешивался запах духов или крема… Он даже спросил себя, почему на протяжении стольких лет работы рядом со Смоленской ему ни разу не захотелось по-настоящему ее обнять, поцеловать. Только дежурные объятия в случае счастливого исхода смертельно опасной операции, поцелуи в честь дня рождения… Почему? Потому что ей уже под пятьдесят? Но он знал женщин, которым было и ЗА пятьдесят, но которые одним своим присутствием умели разжечь в мужчине желание. И пусть основным оружием у этих женщин были хорошо сохранившаяся внешность и легкомыслие, результат чудесным образом сглаживал их возрастные особенности, что было само по себе очень пикантно. Тем более что Миша любил женщин вообще, любых, и редко когда, оказавшись наедине с женщиной, получал отказ. Но о его связях никто и ничего не знал – как правило, его любовницами, пусть даже и однодневками, были настоящие женщины, умевшие оценить в нем не только мужчину, но и просто благодарного и благородного человека, дружба с которым устраивала обе стороны. Миша всегда был щедр с женщинами, и ни у одной из них никогда не возникало чувства брошенности или ненужности, даже если их роман длился всего несколько часов. Возможно, он умел подарить им, кроме любовных ласк, еще и надежду на счастье?