Кекс в большом городе - Донцова Дарья

Обдумывая список разносолов, я подбежала к прилавку, где утром приобрела воду вкупе с другими мелочами, и, ткнув пальцем в свое ухо, воскликнула:

– Девушка, это что?

– Голова, – лениво ответила продавщица.

– Не о ней речь! Сбоку чего висит?

– Где?

– Вот!

– Вы о чем?

– О клипсе! – теряя остатки самообладания, заорала я. – Что за дрянь вы мне продали! Сначала еле ее надела, теперь снять не могу.

Торговка захихикала.

– Ничего смешного не вижу, – окончательно вышла я из себя, – немедленно отцепите! Иначе… иначе… иначе…

Слова иссякли. Да и чем я могла напугать продавщицу.

Девушка подавила смешок.

– Ведь сказала вам про выставки животных, которые тут в двух шагах проходят, так вы слушать не стали!

– Дорогуша, – процедила я сквозь зубы, – мне совершенно непонятен ход ваших мыслей. С какого рожна вы зазываете меня любоваться на собак и кошек? И при чем тут клипсы отвратительного качества, впившиеся в ухо?

– Вот, – с укоризной отметила торгашка, – снова меня перебиваете, если всегда так себя ведете, то неудивительно, что попадаете в дурацкие истории. Следует хоть иногда слушать других людей.

Я затопала ногами.

– Хватит трепаться! Немедленно сними эту дрянь с моего уха.

Холодные пальцы прикоснулись к мочке, на секунду боль стала совсем невыносимой, потом девушка положила на прилавок украшение и констатировала:

– Да уж, прямо до крови разодрало, надо перекисью промыть и йодом помазать.

– Надо тебе по лбу настучать за продажу некачественного товара! – окончательно вышла я из себя.

– Клипсы суперские!

– Ага! Посмотри на мое ухо!

– Так их не для вас делали, – пошла в атаку девушка, – не знаете, а лаетесь.

– Ну-ка, милочка, немедленно покажи, где на этой упаковке указано, что серьги нельзя носить Виоле Таракановой? Остальные покупатели спокойно вынесут пытку колючками? – рассвирепела я. – Имей в виду, я так это дело не оставлю. Завтра же пойду жаловаться!

– Куда?

– Не волнуйся, найду адрес!

– Ступайте хоть в ООН, – заржала девчонка, – только опозоритесь! Дурой покажетесь! Сережки-то для собак!

Я даже сделала шаг назад.

– Что?

– Здесь рядом часто выставки проходят, собачники с кошатниками люди психованные, за-ради любимчика на все готовые, охота им потом медалями хвастаться! Вот мы и приторговываем аксессуарчиками. Глядите, браслетики на лапки, цепочки на шею, – словоохотливо объясняла девица, – а клипсы эти для пуделя или йоркшира предназначены, их в уши вставлять не надо, за шерсть цепляются, оттого прибамбасы и с зубчиками, чтобы не выпали. Я как увидела, что вы на себя примеряете, прямо офигела!

– Почему же не остановили покупательницу?

– Так я начала про выставку рассказ, а вы слушать не стали: какое, думаю, мне дело? Охота вам в пуделячьих украшениях рассекать, флаг в руки. Деньги заплатили – и вперед.

Не найдя никаких возражений, я пошла домой, уже войдя в квартиру, вспомнила, что так и не купила никакой еды, обозлилась на себя и легла спать. В конце концов, почивающего человека голод не мучает, и вообще, все, что ни случается, случается к лучшему, на ночь вредно наедаться.

Утром я села к столу и уставилась на чистый лист бумаги. Новую рукопись следовало сдать через три недели. С одной стороны, срок большой, с другой, если учесть, что написать надо 350 страниц, то понятно, – времени нет. Нужно упорно работать, но, как назло, в голову ничего не лезло, кроме фразы «Жил-был Иван-царевич…».

Промаявшись до полудня, я решила, что виновник моего творческого кризиса – голод, и собралась пойти в ларек за булочками. Но не успела я выйти в прихожую, как раздался звонок. Я схватила трубку.

– Алло.

– Добрый день, не разбудил? Анатолий Голубев вас беспокоит.

– Что вы! – бодро воскликнула я. – Мы, писатели, ранние пташки, еще солнце не взошло, а уже сидим и строчим рукопись.

– И как долго длится рабочий день?

– Ну… часов до пяти.

– Душенька, нам надо встретиться.

– Зачем?

– Обсудить сценарий, но боюсь вам мешать, пишите, кошечка.

Я подскочила на месте. Больше всего хочу, чтобы кто-нибудь сейчас вытащил меня из-за стола, вот тогда я со спокойной совестью брошу неначатую рукопись. Не надо думать, что госпожа Тараканова лентяйка, рада бы ваять роман, только неотложные дела оторвали от стопки бумаги.

– Кино очень важная вещь, поэтому я сейчас все отложу.

– Вы ангел! Где столкнемся? В пятнадцать ноль-ноль устроит?

– Право, мне все равно! И место выбирайте сами.

– Не затруднит вас подъехать в наш офис?

– А где он находится?

– Самый центр, очень удобно. Только вы ведь, наверное, на машине?

– Естественно, – хмыкнула я, – звезды на метро не ездят.

– Давайте запишу номер, – засуетился Анатолий, – сами знаете, какая проблема с парковкой, резервируем для VIP-гостей места.

Ощутив себя в одной шеренге с Бустиновой и Смоляковой, я распахнула шкаф. Что надеть? Поверьте, этот вопрос намного серьезнее, чем «Что делать?» и «Кто виноват?». К сожалению, передо мной не столь уж богатый выбор! Но можно залезть в комод к Кристе и поворошить вешалки в гардеробной Томочки.

И тут снова зазвенел телефон.

– Слушаю, – пропела я.

– Виола Ленинидовна Тараканова?

– Да.

– Вас беспокоит зав реанимационным отделением Козырькин Максим Михайлович.

– Что случилось? – воскликнула я, ощущая, как дрожат ноги. – Говорите скорей!

– Вы вчера доставили в нашу больницу Еремину Наталью.

– Да.

– Она скончалась.

– Господи!

– Приезжайте.

– Зачем?

– Тело надо забрать, – пояснил доктор, – мы не можем его у себя долго держать.

– Простите, мне очень жаль умершую женщину, только я не имею к ней никакого отношения. Познакомилась с Натой случайно, подвезла из Буркина в Москву, потом пассажирке стало плохо, собственно говоря, это все.

– Но вы сообщили ее данные!

– Правильно, мы разговорились, обменялись телефонами, позвоните ее мужу Андрею.

– И имя супруга знаете, – протянул медик, – скажите честно, просто не хотите заниматься похоронами, вот и придумали сказки!

– Глупости! Мы чужие друг другу люди!

– Но при этом вы в курсе ее семейного положения, знаете, как зовут мужа, – не успокаивался Козырькин.

– Ничего странного, мы всю дорогу болтали. А что случилось с Наташей? Отчего она умерла?

– К чему ненужное любопытство, – тоном замороженной селедки ответил Максим Михайлович, – если, как вы утверждаете, являетесь совершенно посторонним человеком, то и подробности вам знать не следует.

К офису «Шарашкинфильма» я прибыла в четырнадцать тридцать и слегка рассердилась на себя. Настоящая звезда должна опаздывать, а не являться как дворняжка за полчаса до назначенного времени. Ладно, посижу в машине, послушаю радио, тем более что у самого входа есть свободное местечко. Но не успели «Жигули» удобно устроиться около тротуара, как появился мужчина, одетый в ливрею, и категорично заявил:

– Уезжайте.

Обратись швейцар ко мне вежливо, произнеси он фразу типа: «Извините, пожалуйста, но это место зарезервировано для другого человека», я бы спокойно убралась прочь, но наглый тон лакея вынудил меня ответить адекватно:

– И не подумаю.

– Отваливай.

– Почему?

– Тут нельзя стоять.

– И где запрещающий знак?

– Я вместо него.

– Что-то не вижу на твоем лице красной полосы!

Привратник посинел.

– Укатывай, убогая.

– Сам отвали.

– Глянь вокруг, чмо! Здесь парковка «Шарашкинфильм», сплошь звездные тачки, убирай раздолбайку, иначе хуже будет!

– Даже не пошевелюсь!

– Ща эвакуатор позову.

– Права не имеете, да и не станет ГАИ заморачиваться, – спокойно ответила я.

– Эвакуатор свой есть, – прошипел прислужник, – в последний раз спрашиваю: отвалишь?

– Нет, – рявкнула я и, тут же вспомнив беседу с Голубевым, хотела сказать, что руководство «Шарашкинфильм» зарезервировало Арине Виоловой парковку.

Но я не успела произнести заветную фразу, швейцар вытащил из кармана складной нож и ровно за секунду проткнул покрышки.

– По-хорошему не хотела, – засмеялся он, – теперь по-моему будет. Ща эвакуатор оттащит, колесики прокололися, ай, беда! Неисправная тачка подлежит увозу с Тверской! Распоряжение самого мэра!

Я вылетела из машины и услышала радостный вскрик:

– Арина! Вы! Замечательная пунктуальность!

От шикарного «Мерседеса» шел Анатолий.

– Точность – вежливость королев, – воскликнул продюсер, – право, редкое качество в наше время! Чем вы расстроены?

– Ваш парковщик проткнул колеса моей машины!

Голубев замер.

– Кто?

– Он! – показала я на опешившего швейцара.

– Ваши покрышки?

– У меня нет резины! Речь идет об автомобиле!

Анатолий всплеснул руками.