Кекс в большом городе - Донцова Дарья

– Лепра! – подскочила я. – Проказа?!

– Она самая, что про нее знаешь?

Я порылась в памяти.

– Немного. Страшная, неизлечимая в прежние времена болезнь, у человека пропадает чувствительность кожи, образуются язвы, проказа уродует внешность, появляется так называемое «лицо льва», по которому хороший врач сразу вычислит больного. В древности прокаженные носили специальные балахоны, с капюшонами, практически полностью скрывавшими их тело, еще им предписывалось непрестанно звонить в колокольчик, чтобы люди могли избежать с ними контакта, так вроде.

– Верно, – кивнула старуха, – проказа коварная болезнь, заразишься ею в двадцать лет, а то, чем болен, узнаешь в сорок пять, такой вот огромный инкубационный период.

– Разве проказой еще болеют? – изумилась я.

– Да, – ответила баба Катя, – и Опара работала в лепрозории. Знаешь про такие заведения? Туда больных лепрой свозят.

– Ну… название слышала…

Старуха встала, налила в чайник новую порцию воды и продолжила:

– Не все врачи теперь знакомы с этой болезнью. Часто человек, в особенности в каком-нибудь глухом местечке, никогда и не узнает, от чего мается, лечит язвы всякими мазями, слышит самые диковинные диагнозы, ну вроде съездил он на море и теперь его какая-то неведомая бактерия жрет. Кабы проказа, как оспа, мигом проявлялась, сразу понятно было бы, что к чему! Заболел Ваня, через день его жена Таня, потом их дети, соседи, и пошло-покатило. С эпидемией справиться можно, чай, не Средние века, есть нынче способы, но проказа коварна. Заболел Ваня, лечился, мучился лет десять и помер, освободил семью. Таня жива-здорова, дети веселы, о соседях говорить нечего. Ну и через двадцать пять лет вдруг начинает заживо гнить женщина, с которой Ваня своей жене разок изменил. Кто-нибудь свяжет ее болезнь с кончиной Вани? Баба позабыла давно, с кем спала по случайности в молодости. Лечит ее молоденькая свиристель, в голове у которой проказы нет, она, как ты, считает, что лепра осталась лишь в учебниках. Ясненько?

Я кивнула.

– Лепрозории в стране есть, – вещала баба Катя, – и работают там настоящие подвижники. Зарплата у них не сильно от других отличается, а труд намного тяжелее. Но встречаются и такие, как Опара. Вот уж правду говорят: чужое несчастье – ворону счастье.

Я, раскрыв рот, слушала старуху, а та с недрогнувшим лицом сообщала совсем невероятные вещи.

Уж не знаю, правда это или нет, рассказ я сейчас передаю со слов бабы Кати, а та, в свою очередь, опиралась на те сведения, которые узнала от Насти. Вполне вероятно, что знахарка и не совсем точно знала подробности о несчастных, страдающих от лепры… но давайте по порядку.

Настю в лагерь, где сидела Катя, привезли из другого места. Отчего заключенную перекинули из одной, так сказать, «точки отсидки» в другую, Катерину не интересовало, она вообще старалась держаться от товарок подальше, и ей это легко удавалось.

На зонах во все времена, при коммунистах тоже, существовал дефицит медработников. Ну не желали врачи работать за решеткой, зарплата маленькая, служба тяжелее некуда. В советские годы выручало обязательное распределение, некоторым выпускникам медвузов вручали предписание отработать на зоне. Естественно, бывшие студенты, как могли, пытались отвертеться от оказанной «чести», поэтому одной из головных болей начальников зоны был вопрос: где взять медика? И очень часто в нарушение всех правил в местных амбулаториях оказывались представители «контингента», доктора, осужденные за бытовые преступления, чаще они были намного опытнее врача, только что получившего диплом и оказавшегося на зоне по распределению.

Катерину поставили работать санитаркой при кабинете доктора. Молоденькая Наташенька, вчерашняя выпускница, только ойкала, когда ей приводили одну из матерых зэчек, загнавших себе под кожу расческу.

– Господи, – лепетала девушка, трясущимися руками перебирая нехитрый инструмент, – зачем это она? Что делать, а? Надо в больницу отправлять!

– Еще чего, – рявкала воспитательница, – машины нет, да и по голове за недосмотр не погладят! Давай режь, я в коридоре постою!

Наташенька, сдерживая слезы, лепетала:

– Наркоза нет!

– Эка беда, – роняла воспитательница, выходя из кабинета, – ну дай ей чего-нибудь!

– Есть только анальгин и йод!

– Ну и хорошо, всунь таблеточки, ваткой помажь, обязательно поможет, – заявляла баба в форме, исчезая.

Наташа умоляюще глядела на санитарку, Катя мыла руки, живо вытаскивала расческу и сухо говорила зэчке:

– Еще раз такое сделаешь, зубную боль нашлю.

– Все, все, все, – кивала заключенная, – ни-ни! Поняла.

С Наташей Кате в принципе жилось нормально, но молоденькая докторша ухитрилась добиться перевода и отбыла прочь. Некоторое время кресло в амбулатории пустовало, а потом появилась Настя Опара, толстая, одышливая тетка, которую в лагере моментально начали звать Квашня. То ли кличку дали из-за фамилии, то ли из-за внешнего вида Насти. Впрочем, Анастасию прозвище не удивило.

– Меня всю жизнь Квашней кличут, – спокойно пояснила она Кате, – кое-кто думает, фамилия у врача такая, не Опара, а Квашня, я привыкла уже.

Опара оказалась опытным специалистом, в обморок при виде травм не падала, обманывать себя не давала и ловко умела справляться с мелкими хирургическими операциями, зашить рану на ноге для Насти являлось плевым делом. А еще она не лаялась с Катей, не корчила из себя великого профессора, не напоминала санитарке о том, что та невесть кто без диплома, а прислушивалась к замечаниям и советам вынужденной напарницы.

Через некоторое время Катя полюбопытствовала:

– За что сидишь?

Правила зоны требуют отвечать на подобный вопрос честно, Настя сухо назвала статью. Катя, успевшая за время отсидки выучить почти весь кодекс, удивилась!

– Это что ж такое?

– Взятка.

– Деньги брала?

– Да, – коротко ответила Настя и мгновенно перевела разговор на иную тему.

Катя не стала продолжать явно неприятную для напарницы беседу.

Насте никто не передавал посылок и не писал писем, Катя мотала срок на тех же условиях, в принципе между женщинами было много общего, обе никому не нужны, достаточно квалифицированны в избранном ремесле. Наверное, они могли бы стать близкими подругами, но… никаких попыток к сближению ни та, ни другая не делали. Так пролетело три года, а потом Настя заболела, да так сильно, что ее пришлось отправить в больницу.

Месяца два Катя работала в амбулатории одна, потом начальство сказало:

– Завтра встречай нового доктора, вольнонаемная она и, слава богу, не первый день служит, при муже состоит, его на нашу зону переводят замполитом.

Начальник откровенно радовался удачному приобретению, он даже милостиво заметил:

– Сказал Надежде Петровне пару слов, похвалил тебя.

– А где Опара? – рискнула поинтересоваться Катя.

– Не жилица, – махнул рукой хозяин, – рак у ней и еще куча хворей, смерти ждет.

Неожиданно Кате стало страшно: вот судьба какая, умрет Настя, похоронят ее в общей могиле, и конец, словно и не было никогда человека на земле.

Надежда Петровна оказалась хорошим, добрым и очень грамотным специалистом. Вот с ней Катя подружилась, и заключение перестало быть обузой. Надя подкармливала санитарку, приносила той домашнюю еду, а еще она тщательно записывала рецепты Катерины.

Появился и совсем радостный момент в жизни Кати. Надежде Петровне иногда требовалось ездить в областной центр, за лекарствами и всякой ерундой. В качестве сопровождающей она брала Катю. Это было грубейшим нарушением режима, но муж Нади, замполит, сумел уговорить начальство. Впрочем, хозяин зоны не слишком сопротивлялся, в те годы о качественной контрацепции в СССР не слыхивали, люди знали лишь презервативы, с печальной регулярностью пропадавшие даже в аптеках Москвы, чего уж говорить о богом забытом местечке в Мордовии. Жена хозяина зоны беременела с удручающей регулярностью, и если бы не умение Кати, в доме начальника голосило бы штук пятнадцать детишек.

В общем, правила нарушались, Надя с Катей ездили в город. Зимой врач и санитарка отправились в очередной раз в больницу. Пока Надя решала всякие вопросы, Катя смирно сидела в коридоре. Отделение, где она находилась, не считалось специальным, особого отсека для зэков не имелось, просто были палаты с решетками на окнах и дверями, тщательно запираемыми на ключ. В общую столовую зэчки не ходили, но процедурный кабинет, операционная, рентген, лаборатория были одними для всех: как для свободных граждан, так и для осужденных. В провинции из-за бедности все проще, чем в крупных мегаполисах. И потом, в клинику заключенных привозили уже в таком состоянии, что мысли о побеге не приходили несчастным в голову.

Катя сидела на стуле, поджидая Надю, вдруг в конце коридора показалась каталка, на которой лежала какая-то женщина. Не успела медсестра довезти больную до Кати, как раздался громкий голос: