Шуры-муры с призраком - Донцова Дарья

Я схватила табуретку, поставила ее ближе к печке и снова испытала разочарование: теперь я выше, чем надо. Но если чуть-чуть присесть, то голова прекрасно влезает в печку. Я нажала на пуск, на всякий случай зажмурилась… и ничего. Неужели прибор сломался? Ну что за невезение! Я опять ткнула в кнопку, но стеклянная подставка не крутилась. Глубоко разочарованная, я спрыгнула на пол и вдруг сообразила: СВЧ не станет работать с открытой дверцей, а захлопнуть ее никак нельзя. Почему? Отличный вопрос! Голова-то прикреплена к шее, вот если ее оторвать, тогда все получится, но я пока не готова к обезглавливанию.

На столе затрещал телефон, я взглянула на экран, высветившийся мобильный номер был мне неизвестен, а вот голос, раздавшийся из трубки, показался знакомым:

– Здравствуйте, Лампа, вы сегодня планируете посетить офис?

– Простите, с кем я беседую? – предусмотрительно поинтересовалась я.

– Беспокоит вас Коля Епифанцев.

– А‑а‑а‑а! Очень рада вас слышать, – замурлыкала я, пытаясь сообразить, кто это такой. – У вас проблема? Хотите приехать к нам?

– Коля Епифанцев, – повторил мужчина, – стажер техотдела. Три месяца назад меня взяли в помощники к Роману.

– Николай! – воскликнула я. – Что случилось?

– Очень нужен ваш совет, – перешел на шепот Епифанцев, – возник конфликт личных и служебных интересов. Не знаю, как правильно поступить.

– Я не разбираюсь в компьютерах, – остановила я парня, – лучше вам обратиться к Бунину.

– Он меня терпеть не может, постоянно ругает, считает дураком, – пожаловался Епифанцев, – и проблема не техническая, а морально-этическая. Она связана с делом Обжорина – Кривоносовой.

– Подъеду примерно через час, – пообещала я, – точнее из-за пробок не скажу.

– Давайте встретимся в торговом центре около агентства, в кафе на третьем этаже, – тоном заговорщика предложил стажер, – в кабинете Бунин поговорить не даст.

– Глаза болят? – заботливо осведомился Коля, когда я села за столик. – На дворе дождь хлещет, а вы в темных очках.

– Аллергия замучила, – лихо соврала я, поправляя огромную, закрывающую пол-лица круглую оправу, которую модные журналы называют «стрекоза».

Слава богу, что нашла очки, которые скрыли все темно-зеленые пятна. Но судя по реакции парня, теперь окружающие будут интересоваться, по какой причине я водрузила их на нос в пасмурный день. У меня уже заготовлен ответ про золотуху, лучше уж жаловаться на красные опухшие веки, чем видеть, как люди в ужасе шарахаются от «индейского вождя».

– Не повезло вам, – посочувствовал Коля.

– Давайте приступим к делу, – велела я. – Что за проблема у вас возникла?

Николай потупился.

– Вы дали Роману фоторобот мужика.

– Верно, – кивнула я.

– Бунин его по базам прогнал, но совпадений не было.

– Жаль, – расстроилась я.

Епифанцев отвернулся к окну.

– Ну… я знаю… встречал этого дядьку… он не поп…

Я не поверила своим ушам.

– Можете назвать имя этого человека?

Коля опять уткнулся взором в стол.

– Не совсем… псевдоним… место работы.

– Выкладывай! – потребовала я, переходя на «ты». – Не тяни.

Епифанцев сложил руки на груди.

– Я не штатный сотрудник, пока на испытательном сроке. Если вы поговорите с Вульфом…

– Решил заняться шантажом? – не дала я договорить стажеру. – Надумал выдвинуть условие: ты получаешь ставку и сообщаешь необходимые сведения? Николай, если Макс узнает о твоем поведении, он разозлится и…

– Вы меня не так поняли, – испугался парень, – я расскажу Костину, что знаю, Владимир сразу спросит: «Откуда тебе известно про кафе «Ликси»?» И что мне делать дальше? Правду сказать я не могу, это тайна.

– Кафе «Ликси»? – подпрыгнула я. – Оно таки есть на Ремонтной?

– Вот видите, – чуть ли не со слезами в голосе отреагировал собеседник, – уже начали задавать вопросы. Честный ответ похоронит мою мечту, закопает ее в могилу. Конфликт интересов налицо. Если я утаю сведения от следствия, поступлю непрофессионально. Сообщу, что знаю, и Вульф меня с треском выгонит. А я мечтаю работать у него в агентстве, знаете, как я старался хоть уборщиком в ваш техотдел попасть?

– По какой причине Макс должен избавиться от тебя? – насела я на Колю.

– Из-за моей плохой репутации, – признался тот, – я наделал в молодости глупостей.

Мне стало смешно.

– Зато сейчас в глубокой старости, в свои двадцать пять, тебе есть что вспомнить. Что ты натворил?

– Некрасиво поступил, – вздохнул Епифанцев, – хотел заработать, стипендия маленькая была, у матери брать деньги не хотел.

– И где ты нашел источник дохода? – не отставала я.

Николай молчал.

– Наркотики, воровство, мошенничество, участие в банде, проституция, – перечислила я. – Что из этого джентльменского набора ты выбрал? Тебя не задерживали, менеджер по персоналу тщательно проверяет анкеты претендентов на должность. Тех, кто имел проблемы с полицией, отметают сразу.

– Ой нет, – испугался парень, – я… я… я…

– Что? Говори уже!

– Танцевал стриптиз в «Ликси», – выпалил Коля, – но никогда догола не раздевался, всегда оставался в стрингах.

Я попыталась сохранить серьезный вид.

– Ладно, замолвлю за тебя словечко перед Вульфом. Стриптиз не самое серьезное прегрешение. Надеюсь, сейчас ты им больше не занимаешься?

– Иногда танцую для своей девушки, – смутился Коля, – ну… вечером.

– Замечательно, – похвалила я Епифанцева, – надеюсь, ей нравится, а теперь, когда я знаю твой секрет, немедленно выкладывай все про мужчину, чей фоторобот проверяет Роман.

– Это Шнапси, – сказал Николай, – настоящее имя его я не знаю, только творческий псевдоним. Он артист, снимается в сериалах, не в главных ролях, а в эпизодах. Еще играет в театре, забыл, как он точно называется, вроде «Современная абстракция», они там ставят дурацкие пьесы. Шнапси один раз ребятам из стриптиза билеты предложил, наши отказались, а я купил, подумал: «Ликси» с этой абстракцией на одной улице, мы шоу после закрытия «Крошки Му» начинаем поздно вечером, в театре спектакль заканчивается рано, успею до своего выхода переодеться. И пошел на игру Шнапси посмотреть.

Николай скорчил рожу.

– Перед нами он постоянно выделывался: войдет в гримерку и сразу права качать: «Эй, красавчики, заткнитесь, мне надо в образ войти. Вы голыми задницами крутите, а я по системе Станиславского работаю, мне необходимо сосредоточиться. Или замолчите, или валите в коридор, мне ваш ржач и треп о бабах-машинах мешает». Такую звезду зажигал! Я его один раз спросил: «Шнапси, чем ты лучше нас? Тоже раздеваешься перед публикой». Он меня чуть не разорвал на тряпки. «Идиот! Ты штаны просто так скидываешь и перед озабоченными бабами скачешь. А я пытаюсь похотливое стадо к искусству приобщить, у меня эстетически-хореографический номер в сопровождении музыки. На заднике всегда картины лучших художников проецируют. Не смей со мной равняться, ты идиот, а я артист с большой буквы, закончил театральный институт. «Ликси» исключительно благодаря мне на плаву держится, бабы из-за меня сюда рвутся, а не ради того, чтобы на твою задницу посмотреть». Ну я и пошел к нему на спектакль в театр. Ой, не могу!

Коля рассмеялся.

– Великий артист! Станиславский! Звезда современной сцены! Гениальный Шнапси! Он нам пел: «Знаете, почему я псевдоним взял? У меня сотни тысяч поклонниц, которые мечтают выяснить, где я живу, чтобы подстеречь звезду и кинуться ко мне с объятиями». Это он так в «Ликси» всем говорил. Сел я в зале, мест там мало, сорок, не больше, из них и треть не занята. Показывали инфернальную лабуду, я чуть со скуки не помер. Три человека ходят по сцене. Один берет стул, ставит его справа и говорит: «О!» Второй хватает стол, подтаскивает к левой кулисе и орет: «У!» Третий припер ковер, раскатал его посередине, лег и завопил: «А! А! А!» И так больше часа. Станиславский небось в могиле поседел. Я бы минут через десять после начала ушел, но все ждал, когда Шнапси появится. Он вышел в самом конце. Мне сразу понятно стало, что мужик эту сцену в клубе повторяет. Сначала выходит с бородой, весь в черном, с крестом на пузе, сгорбленный, ногами шаркает – типичный дед. Кряхтит, за поясницу держится, а потом… раз! Сел на шпагат, черную робу скинул и давай тело и растяжку демонстрировать. Правда, в театре он трусы оставил, а в «Ликси» их в самом конце скидывал, поворачивался лицом к публике, и опля, свет гас. Вот бороду и крест он никогда не снимал, даже когда голым оставался. Зачем ему крест – не знаю, по мне, это богохульство, но в «Ликси» верующие не ходят. А с бородой ясно, она полморды закрывает, небось не хотел, чтобы его кто-то из зала сфоткал и в Сеть кинул. Может, у него мать есть, перед ней стыдно будет. В заведении запрещено камерой пользоваться, да всегда найдется тот, кому плевать на табличку с перечеркнутым фотоаппаратом. Разница между театром и «Ликси» в одном состоит. В клубешнике Шнапси под конец номера похабную частушку пел, сам себе на гитаре аккомпанировал. А в «Новой абстракции» он за пианино сел, «Собачий вальс» сбацал и провыл: «Жизнь бессмысленна-а‑а‑а!!» Все. Занавес. Наши оборжались, когда я им рассказал. Но бабам Шнапси нравится, вид у него… загадочный! Борода, крест, вечно в черном… Типа романтический герой, всегда на себя скорбный вид напускает, всем посетительницам жалуется: «Мое сердце разбито, расколото вдребезги…» Ну и прочую дребедень вещает. Женщины в очереди давятся, чтобы Шнапси утешить. Вот чего они в нем находят? Ну, тело красивое, «банки» на руках, на животе «кубики», растяжка хорошая, на шпагат легко садился и…