Дама с коготками - Донцова Дарья

В кухне послышалось рычанье, и душа ушла в пятки. Но оказалось – вода шумит в трубах. В кабинете все было так, как в день моей ночевки, даже кровать не убрана.

Кассеты лежали в ящичках, каждая с непонятными значками: 5аF; 7еК, 18оР. Их было много, больше ста. В первом ящике письменного стола обнаружились всевозможные счета и документы. Во втором какие-то статьи и заметки. В третьем небольшие книжечки, похожие на телефонные. Раскрыв первую, я поняла, что это прошлогодний ежедневник. Напротив каждого дня пометки. Стала листать. «13-е – лекция на факультете», «18-е – придет аспирантка», «20-е – 19иС». Ежедневников оказалось шесть, в четвертом я нашла то, что нужно. На последних страницах цифры от единицы до 128. Напротив каждого числа имя: 1– Петр; 2 – Мария; 16 – Николай. В следующем ежедневнике латинские буквы от «а» до «z» и фамилии: о – Кочетков, f – Слонов, w – Золотова; русские буквы в последней книжке раскрыли отчество. Они повторялись и были разноцветными. Зеленая «К» принадлежала Филиппову; оранжевая – Соткиной; фиолетовая – Звонареву.

Я быстренько порылась в книжках. Выходило, что голос на моей кассете принадлежал нелюбезному преподавателю Федору Степановичу Круглову. Сунув кассету на место, я отыскала в ежедневниках Римму Борисовну Селезневу и Павла Геннадиевича Шитова. Вытащила записи. Но прежде чем их прослушать, еще раз позвонила в колледж и удостоверилась, что Серж все еще на лекции.

Узнав чужие тайны, вздохнула. Неужели все кассеты содержат такую гадкую информацию? Просто клад для шантажиста. Ладно, съезжу сначала к гинекологине, узнаю, требовали ли у нее деньги. Если Селезнева тоже жертва шантажа, значит, сведения поступают от Сержа.

Приведя все в порядок, я вышла и стала запирать замок. Вдруг дверь квартиры напротив распахнулась, и выглянула дама без возраста, похожая на мальтийскую болонку.

– Слава богу, – сказала соседка, с любопытством разглядывая меня, – а то мы подумали, что Серж исчез.

Я промолчала, продолжая возиться с тугим замком. Но словоохотливая дама не унималась:

– Вы кто?

– Домработница.

– Это хорошо, а то я испугалась, думала – профессор продал квартиру. Теперь такое время, что надо знать, кто рядом живет. Наверное, грязи было!

– Нормально.

– Покойная не очень-то утруждалась. Маринка жаловалась, что если Изабелла кусок хлеба уронит, то он так и валяется на полу, пока Маринка не подберет.

Я с интересом глянула на болтунью:

– А кто такая Маринка?

– Убираться приходила. Понедельник, четверг у Радовых, вторник, пятницу в 76-й квартире. Очень аккуратная, даже странно, что Серж ее рассчитал. Может, сама ушла? Хотя вряд ли, хорошо получала. Вам сколько платят?

– Это вас не касается, – схамила я, надеясь, что соседка исчезнет. Ан нет! Уставилась на меня немигающим взглядом, видно, приметы запоминает. Сегодня же вечером доложит Радову, что в квартире побывала «домработница». Надо заткнуть фонтан.

Я повернулась к любопытной тетке и железным тоном приказала:

– Сообщите свою фамилию, имя и отчество.

– Зоя Михайловна Корнева, – растерялась дама.

– Вы помешали проведению оперативной акции. Пройдите в свою квартиру.

– Боже! – всхлипнула соседка. – Милиция!

– ФСБ, – грозно поправила я ее. – Профессор под наблюдением. Если сообщите ему о моем визите, нанесете непоправимый удар безопасности России.

Дама посерела и принялась креститься дрожащей рукой. Она принадлежала к поколению людей, панически боявшихся ЧК, КГБ, ФСБ и прочих аббревиатур. Ослушаться сотрудников такого органа просто невозможно. Пробормотав напоследок «Господи, помилуй», соседка испарилась.

Я пошла в 76-ю квартиру, где застала девочку лет десяти. Она открыла мне дверь, прижимая к уху теплый платок. Покрасневший нос, слезящиеся глаза – явный грипп.

– Вы из поликлиники? – осведомился ребенок.

– Нет, скажи, детка, у тебя есть телефон домработницы Марины, а то потеряла свою записную книжку и не могу ей позвонить?

Бесхитростный ребенок тут же сообщил номер.

На улице опять валил снег. «Пежо» успел превратиться в сугроб. Отъезжая, я заметила, как в одном окне заколыхалась занавеска. Любопытная соседка следила за «агентом».

Прямо от профессора проехала на работу. Преподаю французский небольшой группе интересантов. Пять мужчин примерно тридцатилетнего возраста, судя по костюмам, машинам и сотовым телефонам, преуспевающие бизнесмены. А вот студентами они оказались нерадивыми. Систематически не выполняли домашних заданий, плохо учили слова и с трудом читали тексты про день рождения. Второй год продирались сквозь заросли грамматики, и честно говоря, с нулевым результатом. Я долго не могла понять, зачем им французский, пока однажды один, самый молодой, не признался в порыве откровенности, что теперь уже вышло из моды отдыхать в бане с проститутками. Куда престижнее изучать языки. Поглядишь на часы и так небрежно бросишь собеседнику: «Знаешь, не звони в 14.00, отключаю «мобильник». Преподаватель французского злится, когда на уроке гудит». Вот это круто! А девочки, водка, рестораны – вчерашний день.

Два часа мы старательно разбирались с простым прошедшим временем, и наконец оно нас победило. Слушатели утерли пот шелковыми платками, включили «мобильники» и расселись по джипам и «Мерседесам».

Я позвонила домработнице Марине. Голос у нее оказался совсем молодой. Представившись знакомой знакомых Радова, я предложила ей работу. Марина обрадовалась. Мне не хотелось, чтобы она приезжала к нам домой, и я, спросив у нее адрес, сказала, что поеду мимо и загляну.

Жила Марина на Большой Академической улице, в блочном доме без лифта, на последнем этаже. Воняло на лестнице невыносимо. Почти у каждой двери стояло помойное ведро. На первом – готовили щи, и запах переваренной кислой капусты распространялся до третьего этажа, где смешивался с ароматом кошачьей мочи и кипятившегося белья.

В ответ на мой звонок за дверью раздалось многоголосое тявканье. Мне открыла полная женщина. И я прошла в маленький, узкий коридорчик.

– Проходите на кухню! – предложила хозяйка.

В комнате на разные голоса заливалась стая собак. Кухня – размером с мыльницу, была забита полками. С натянутых под потолком веревок свешивались разноцветные детские колготы, трусики, маечки. Я вздохнула, сама недавно так жила, в ванной небось не повернешься.

Проследив за моим взглядом, Марина спокойно пояснила:

– Дочь двойню родила, вот и сидим друг у друга на головах. Да еще три собачки.

Я пригляделась к ней повнимательней. Голос молодой, звонкий, а самой уже хорошо за пятьдесят. Лицо приятное, открытое. Карие глаза смотрят приветливо, речь вполне интеллигентная, только руки – потрескавшиеся, красные, выдают поломойку.

– Работала библиотекарем, – пояснила Марина, – потом пришлось увольняться, на биржу идти. Но моя специальность теперь никому не нужна. Хожу вот по людям, полы мою. Вы не сомневайтесь, есть рекомендации. Могу постирать, погладить, обед сготовить, собак помыть…

Слушая эту усталую, бьющуюся из последних сил с нищетой женщину, я подумала, что обманывать ее просто бессовестно. Ведь она рассчитывает на заработок.

– Марина, простите, домработница нам не нужна.

– Зачем тогда пришли?

Стодолларовая бумажка на какой-то момент лишила ее дара речи.

– Это мне? – спросила она наконец. – За что?

– За сведения о семье Радовых.

– Ничего, в общем, такого не знаю, – замялась женщина, но следующая банкнота развязала язык.

Изабелла с профессором жили врозь. По крайней мере, те три года, что у них убирала Марина. Спали в разных комнатах. Серж часто отсутствовал, и тогда у хозяйки оставался ночевать другой мужчина, которого домработница не видела. Серж, очевидно, знал о любовнике, потому что никогда не являлся домой внезапно, вначале звонил и сообщал о возвращении. Гостей практически не бывало, или они приходили в Маринино отсутствие, потому что иногда в кабинете стояли пепельницы, полные окурков.

Изабелла совершенно не занималась хозяйством, даже чулок не стирала, весь дом держался на Марине. Раньше домработница приходила каждый день на четыре часа. После смерти хозяйки Серж велел появляться два раза в неделю. Марина поняла, что профессор живет в другом месте, квартира имела совершенно нежилой вид.

– Мне известно, что Изабелла принимала наркотики, – сообщила я.

Марина вздохнула:

– Когда я пришла в первый раз, хозяйка уже была наркоманкой. Профессор совершенно измучился, лечил жену, но все без толку. Да и характер у нее был отвратительный. То слезами заливается, то хохочет. Не дай бог слово невпопад обронить. Я один раз сказала, что чайник слегка закоптился, так она вместе с кипятком выбросила его в окно, хорошо, никого не убила.

Просыпалась госпожа Радова около двенадцати и сразу требовала в постель кофе. Потом принимала ванну, долго одевалась, красилась. Около трех уходила из дома по каким-то делам. Подружек у нее не наблюдалось, изредка появлялись молодые люди.