Дама с коготками - Донцова Дарья

Глава 22

Нетерпение было столь велико, что в Женькин отдел я ворвалась ровно в десять утра.

– Как Лиззи провела ночь на новом месте?

– Чудесно, – отрапортовал эксперт, – приготовили корзиночку с подстилкой на кухне, но собачка, судя по всему, чувствовала себя там неуютно, так что пришлось пустить ее в спальню. В кровать, естественно, не положили, в кресле спала.

Я усмехнулась. Сто против одного, что уже завтра Лиззи станет нежиться на супружеском ложе. Не замечая моей ухмылки, Женька продолжал:

– А какой чудесный характер! Интеллигентный. Есть не требовала, гулять не просилась.

Ну что ж! Начался процесс превращения обычного человека в страстного собачника. Не пройдет и месяца, как терьерица будет выбирать между парной говядиной и рыночным творогом. Надо было видеть, с какой радостью Женька схватил «Питание здоровой собаки».

– Женечка, – сказала я ласково, – есть одна старая, очень ценная для меня фотография. Но на снимке образовался дефект, подскажи, как от него избавиться?

Эксперт взял фото, сунул под какой-то аппарат и через пару минут вынес вердикт:

– Снимок в отличном состоянии. Просто у женщины большое родимое пятно.

– Надо же, вот интересно. А может родимое пятно рассосаться?

Эксперт почесал нос:

– Думаю, нет. Только доморощенные экстрасенсы обещают избавить от опухолей, пятен и рубцов. Помочь может только хирург.

– Хочешь сказать, что родимое пятно можно удалить?

– Похоже, что так. Есть специальные методики. Приносишь справку от онколога и – вперед.

– Где это делают?

– Да везде – в Институтах красоты, например.

– А в конце сороковых умели убирать родинки?

– Думаю, да, но об этом лучше спросить специалиста. Слушай, а две собачки станут ругаться?

– Почему? – изумилась я. – У нас четыре живут тихо и мирно.

Домой я вернулась в растрепанных чувствах и позвонила Оксане. Она хирург, может, объяснит ситуацию?

– В конце сороковых? – переспросила Ксюша. – Если и делали нечто подобное, то лишь на кафедре косметологии в Первом меде, спроси там Августу Павловну, скажи, от меня.

И я поехала в Первый мед. Комната, увешанная плакатами, выглядела устрашающе. Ни за что не стала бы работать рядом с ободранной человеческой головой! Но медиков такая ерунда, видимо, не смущала; когда я вошла, они как раз пили чай.

Августа Павловна, услышав, что меня прислала Оксана, расплылась в довольной улыбке.

– Родимое пятно? Большое? И где оно было расположено?

Узнав, что на шее, косметолог покачала головой.

– Сложное место! Лучше всего обратиться к нашему бывшему заведующему кафедрой – Петру Львовичу. Если кто и мог в те годы убрать такое пятно, так это он.

Пообедать мне так и не удалось. Августа Павловна позвонила старому доктору, и тот велел приезжать, а путь не ближний – Ломоносовский проспект, дом преподавателей МГУ.

Квартира доктора напоминала музей. Везде картины в бронзовых рамах, всевозможные статуэтки и антикварная мебель. Хозяин был одет в атласную домашнюю кофту и безукоризненно отглаженные фланелевые брюки. В воздухе витал запах дорогого парфюма. Сам Петр Львович с копной роскошных, абсолютно черных волос словно сошел с картины «Завтрак аристократа». Эдакий дамский угодник. Он взял у меня куртку, и я поняла, что попала по адресу. Именно этот человек может ответить на многие вопросы: на мизинце левой руки сверкало кольцо – две перекрещенные кости из золота. Проследив за моим взглядом, Петр Львович мило улыбнулся:

– Каюсь, грешен. Люблю всевозможные украшения. Уж сколько меня на партсобраниях ругали за кольцо! А я отбрыкивался, мол, покойная бабушка подарила.

– Это правда? Про бабушку.

– Нет, конечно. Пациентка преподнесла за удачно сделанную операцию.

– Удалили большое родимое пятно с шеи?

Петр Львович восхитился:

– Дорогая, вы, очевидно, прорицательница. Как догадались? Именно родимое пятно и именно с шеи. Кстати, вам нужна моя консультация? Беру по сто долларов.

Я достала столь любимый всеми портрет Франклина и спросила:

– Как звали пациентку?

Доктор наморщился.

– Фрида.

– Детали помните?

Петр Львович усмехнулся:

– Отчетливо вспоминается дрожь в коленях. Эта история здорово отразилась на моей судьбе. В 48-м меня, двадцатипятилетнего, оставили работать на кафедре. Косметическими операциями ради красоты тогда не занимались. Всякие подтяжки, удаление морщин – считалось, что советскому человеку такое ни к чему. Пытались помогать людям после аварий, пробовали вернуть божеский вид обгоревшим, старались исправить огрехи фронтовых хирургов. Те о красоте не очень-то заботились и часто оставляли на лице и теле ужасающие швы. А вот изменить форму носа или прижать ушные раковины, чтобы не торчали, считалось делом ненужным.

Однажды Петра Львовича позвали на день рождения. Жарким летним вечером гости пришли в легкой одежде. И только одна, прехорошенькая блондиночка, кутала красивую шейку в платок.

– Горло болит? – стал заигрывать с ней Петр Львович.

– Ерунда, – отмахнулась блондинка.

– Хотите, посмотрю, что с вашими миндалинами, я врач, – продолжал кадриться мужчина.

– Не надо, все в порядке, – не шла на контакт блондинка.

Но Петр Львович изрядно выпил, и ему было море по колено.

– Раз все в порядке, – не унимался он, – зачем прятать такую красивую шейку?

И не успела женщина возразить, как ловкие пальцы молодого хирурга сдернули шарфик. Блондинка покраснела, Петр Львович тоже. На точеной шейке, словно присосавшаяся крыса, сидело большое, уродливое пятно, покрытое черными волосками.

– Доволен? – зло спросила женщина. – Теперь отвали.

И она чуть дрожащими руками стала прилаживать платочек на место. Доктор почувствовал, что допустил бестактность. С дивана поднялся приятного вида мужчина, оказавшийся мужем блондинки. Пара пошепталась и ушла домой.

Петру Львовичу стало совсем неудобно. Он выпил лишнего и поступил, как нахал, хотя на самом деле был добрым и скромным. Несколько дней хирург не мог успокоиться, представляя себе, как стесняется бедная женщина своего уродства. И, поразмыслив, решил, что сможет помочь ей. Тогда он позвонил друзьям, узнал адрес блондинки и поехал к ней домой.

Доктора встретили нелюбезно. Молодая женщина не захотела с ним общаться, и разговаривать пришлось с мужем. Петр Львович убедил того согласиться на операцию. Через три недели Фрида выписалась из больницы с небольшим шрамом. Пятно исчезло. А Петр Львович понял, что хочет не просто оперировать, а возвращать людям красоту, меняя лицо – менять судьбу. Благодарная пациентка расплатилась николаевскими золотыми червонцами и подарила кольцо. Как только доктор надел его на мизинец, началась полоса удач. Он быстро защитил кандидатскую диссертацию, появились «левые» больные, не по дням, а по часам росло благосостояние. Петр Львович считал кольцо талисманом и никогда с ним не расставался. За несколько десятилетий врачебной практики через его руки прошли тысячи людей. Запомнить всех он, естественно, не мог, но Фриду не забывал. Мало того, что это была его первая самостоятельная работа, так еще и кольцо-талисман.

Я вытащила из сумки снимок и показала врачу.

– Узнаете?

– Конечно, вот, – и он ткнул пальцем в улыбающуюся Фриду. Круг замкнулся, замок щелкнул. Так вот чем собиралась Люлю заткнуть свекровь. Теперь все ясно. Дело за малым: поехать к Войцеховским и узнать, разговаривала ли Лариска со свекровью об Ольге Никишиной.

Чтобы ездить к собаководам при жизни Ларисы, повода не требовалось. Я могла прикатить в любое время и остаться ночевать. Сейчас – другое дело. И тут на помощь мне неожиданно пришел Женька. Он позвонил примерно через неделю после приобретения Лиззи и спросил:

– Дашка, не знаешь, собачку Карлотту уже пристроили?

– По-моему, нет. А что, есть желающие?

Женька помялся, потом говорит:

– Хотим и ее взять. Лиззи скучает, вдвоем веселей. Йоркширы такие маленькие, хлопот никаких. И потом, не поверишь, но мы с Лилькой перестали ругаться.

Вот это да! Лиля – женщина взрывная. Голос у нее резкий, громкий. Чуть что не так – орет, словно ненормальная. Женька не остается в долгу и тоже вопит. За выходной они ухитряются раз десять поругаться насмерть, а потом от души помириться. Женя как-то признался, что развестись с женой ему никогда не хотелось, а вот убить ее – не раз возникало желание. Стоит побывать у них, и мигрень гарантирована. Оба визжат, выясняя, кто не убрал со стола хлеб. Причем в принципиальных вопросах они заодно и в моменты опасности тоже. Ругаются из-за мелочей. Но ведь жизнь-то из них и состоит. Когда Лиля попала в больницу и пролежала три месяца на койке в отделении со страшным названием «онкология», Женька тер яблоки, давил соки, делал паровые котлетки. И они не то что не ругались, даже не спорили. Стоило хозяйке вернуться домой, уже вечером чуть не подрались из-за разбитой чашки.