Рваные валенки мадам Помпадур - Донцова Дарья

Меня неумолимо тянуло в сон.

– Кто?

– Что? – в рифму спросила Лапуля.

– Кто лучше?

– Розовые, – трагическим шепотом уточнила гостья, – не зеленые. Я поверила, а они… ну… того… сказать не могу. Никому неудобно. Еще чего подумают. Люди, когда про такое слышат, всегда думают. А сказать-то надо! Вдруг он поймет? Молча!

– Если молчать, то никто ни в чем не разберется, диалог намного лучше, – сказала я.

– Диалог? А как его начать? – вздохнула Лапуля.

– Подойди к Димону и скажи: «Нам надо поговорить», – посоветовала я.

– Он отвечает: «Не сейчас, не хочу ссориться», – всхлипнула Лапуля. – Такой странный!

Я опять легла.

– Мужчины боятся выяснения отношений, забудь: розовый, зеленый, голубой… Ложись спать, утром все выяснится.

– Он будет больше, – испугалась Лапуля. – И котик испугается – получится, я нарочно про розовые молчала, чтобы он о зеленых думал. Не хочу котика пугать. Я люблю котика. Но как его не пугать?

– Не пугай котика, – сонным эхом отозвалась я, – отличная идея – не пугать котика.

Лапуля подпрыгнула на матрасе.

– Я сегодня решилась. Подошла к нему и объяснила: «Котик, я тебе уже говорила, сто раз повторяла, забыла, что говорила, но ты помнишь, да?» А он ответил: «Нет» – и ушел. Ужасно. Я больше не смогу. У меня всегда так! Один раз оттолкнут – во второй я стесняюсь. Некоторые по сто заходов за день делают, когда своего отжать хотят. Вот Зоя, она о шубе мечтала, а ее котик ну ни в какую! Все ей повторял: «Зойка, мы с тобой в Зимбабве живем, на фиг в Африке норка?»

– Логично, – прошептала я, погружаясь в дремоту, – полагаю, в Зимбабве и без дохи тепло.

– Ну ты прямо как ее котик, – надулась Лапуля, – шубка – статусная вещь! В шкафу обязана висеть шиншилла или леопард, чтобы подружки от зависти полысели! Зоя давай своего котика трепать, без остановки про манто говорила и получила его! Ее котик сломался. Но ее котик – не мой котик, мой котик не такой! Как ему сказать, что розовые плохие оказались?

Я, почти уплыв в страну Морфея, с трудом выдавила:

– Отправь эсэмэску.

– Танечка! Ты умная! – обрадовалась Лапуля. – Кошечка-пусечка. Дай поцелую. Чмок-чмок, заинька. Розовые…

Речь Лапули стихла, мне стало тепло. Одеяло напоминало облако, матрас казался невероятно удобным. И я заснула без задних ног. Так всегда говорила моя бабушка, укладываясь в постель:

– Устала, как барбос, сейчас буду спать без задних ног.

Руфина Яковлевна Файфман оказалась худенькой женщиной с роскошной копной мелковьющихся каштановых волос.

– Я не ждала сегодня гостей, – с ходу начала она извиняться, – взялась за уборку. Совершенно не понимаю, чем могла заинтересовать органы правопорядка. Когда вы позвонили и сказали, что являетесь начальником оперативно-следственного отдела, я очень удивилась! Разве женщин на подобную работу берут?

Я достала из сумки удостоверение:

– В наше время нет деления профессий по половому признаку. Хотя мне кажется, что дама – сотрудник ГИБДД, летающая по МКАДу на мотоцикле, теряет присущие женщинам нежность и мягкость.

Руфина прикрыла рот рукой:

– Ой! Вы из-за сломанного знака! Мне так неудобно! Понимаете, шел дождь, я не заметила, что там установили столбик! Машину занесло! Непременно оплачу ремонт! Только не отбирайте права. Моя мама живет в санатории под Москвой, я туда через день катаюсь, без колес никак.

– Руфина Яковлевна, я не имею ни малейшего отношения к автоинспекции, – поспешила я успокоить взволнованную Файфман, – и сильно сомневаюсь, что гаишники из-за сломанного дорожного указателя помчатся домой к нарушительнице.

– Фу! – выдохнула Файфман. – У страха глаза велики! Я всегда скрупулезно соблюдаю правила и… ой! А что случилось?

Я решила не ходить вокруг да около:

– Вам знакома Любовь Доброва?

Лицо хозяйки вытянулось:

– И что? Мы давно не общаемся!

– Но раньше, похоже, дружили, совместно писали научные статьи, – продолжала я.

Руфина Яковлевна опустила взгляд.

– Мы работали в одном отделе, поэтому имели общие публикации. Да что происходит? Звоните с раннего утра, приезжаете в мой законный библиотечный день, не даете заниматься домашними делами!

Файфман нервничала все сильнее, а мне стало понятно: упоминание о Любе слишком болезненно, я сейчас со всего размаха наступила на больную мозоль.

– Может, нам лучше пройти в какую-нибудь комнату? – попросила я после того, как Руфина замолчала. – Хочется задать вам пару вопросов о Любе. Что она за человек?

Файфман проигнорировала мою просьбу.

– Понятия не имею!

– Вы служили бок о бок, – напомнила я.

Руфина сдвинула брови:

– Это не значит, что я лезла к ней в душу.

– Неужели вам неизвестно ничего о коллеге? – продолжала я. – Добрая, злая, эгоистичная, самолюбивая? Ну, какая она была? С кем дружила? Имела ли врагов?

– Она сама себе злейший враг, – ляпнула Руфина и сделала шаг назад. – А почему вы говорите о ней в прошедшем времени?

Я старалась поймать взгляд Файфман.

– Не хотела сразу сообщать горькую новость, но раз вы не дружили с Любой, то известие о ее смерти не должно вас потрясти. Доброва скончалась.

Файфман схватилась за сердце и прошептала:

– Кухня в конце коридора.

Почти в обнимку мы дошли до уютной комнатки с веселыми бело-голубыми занавесками и мебелью цвета топленого молока. Руфина усадила меня на полукруглый диванчик и начала хозяйничать. Включила чайник. Файфман довольно быстро справилась со стрессом и задала ожидаемый вопрос:

– Что с ней случилось?

– Пока речь идет о самоубийстве, – ответила я, – эту версию подтверждает записка, найденная у тела, но кое у кого из наших сотрудников возникли сомнения.

Руфина просыпала на скатерть сахар.

– Люба способна на суицид! Поверьте, это так!

– Вы давно не общались, – вздохнула я, – людям свойственно меняться с возрастом.

Руфина отвернулась к окну.

– Древние считали, что мертвые остаются с нами, их души незримо присутствуют около живых, могут помочь, а могут и навредить. Поэтому о покойных следует говорить лишь хорошо, чтобы не обидеть усопшего и не навлечь его гнева. Я считаю, что о том, кто уже не может ничего возразить, не стоит сплетничать. Но Люба была странной.

Файфман замолчала.

– В чем заключалась ее странность? – поинтересовалась я.

Руфина замялась:

– Она гениально просчитывала ситуации. Обычный человек часто совершает поступки необдуманно, а у Любы в голове был компьютер, она обладала особой логикой и всегда оказывалась права.

Я решила во что бы то ни стало вытрясти из Файфман правду.

– Особая логика?

Хозяйка кивнула:

– Слышали анекдот про то, как мужчина едет в автобусе? На одной из остановок в салон входит брюнет с роскошным букетом роз. Пассажир начинает размышлять: «Цветы дорогие и шикарные, такие дарят красивым, капризным женщинам. В нашем городе три потрясающие бабы: Лена, Таня и моя жена. К Лене я еду сейчас сам, Таня отдыхает на море, значит, парень катит к моей жене. У супруги три любовника. Ваня с деньгами, Миша со связями и Коля для секса. Ваня блондин. Значит, в автобусе либо Миша, либо Коля. У жены сегодня критические дни, следовательно, Коле нечего с ней делать». Мужчина поворачивается к брюнету и восклицает:

– Здравствуй, Миша.

Парень поражен.

– Откуда вы меня знаете?

– Я тебя вычислил, – отвечает пассажир.

Вот и Люба так поступала. Начнет вслух рассуждать – мне смешно, ну полная дурь. Потом как-то все выворачивается, и она права. У нас был директором Степан Егоров, симпатичный молодой мужчина. Едва докторскую защитил, как начальником стал. Нам он не понравился. Когда варяга ставят, коллектив всегда недоволен, да только в данной ситуации у нас были объективные основания губы дуть. В музее работали более достойные кандидаты на роль руководителя. Тот же Алексей Николаевич Бутров. Он, правда, всегда повторял:

– Не хочу становиться пастухом в общем стаде, превращусь в административного работника, потеряю в себе ученого, мне отдела выше головы хватает!

Но ведь ему могли хотя бы из уважения ставку предложить. Нет, прислали Степана, а тот полностью оправдал поговорку «Новая метла по-новому метет». Затеял реорганизацию, каталог переселил на второй этаж, нас задумал в подвал запихнуть. Алексей Николаевич попытался ему объяснить:

– Мой отдел особенный, мы работаем не только с предметами, но и с останками – кости, мумии – используем разные химические препараты. Имеем спецсейф для их хранения, он вмонтирован в стены. Для осмотра находок необходимы специальные столы, они очень дорогие, подарены спонсорами. Оставьте моих сотрудников на прежнем месте.

Степа ему в ответ:

– Я директор, а вы сидите тихо. Как я решил, так и будет.

Алексей Николаевич возмутился и на ученом совете весьма резко высказался о Степане.